Из собрания детективов «Радуги». Том 1.

ван Эмландт В.Х.

Вот это хорошая новость. Невольно позевывая — ведь за последние тридцать три часа ему не удалось даже глаз сомкнуть, — комиссар взял со стола записочку: «Просьба немедленно позвонить домой доктору Парлмансу. Вам хотят что-то сообщить в связи с переданным по радио в час дня обращением полиции к населению».

Был указан номер телефона, и через несколько минут его соединили. Горничная попросила подождать, когда мефрау, хозяйка дома, возьмет трубку. Немного погодя слегка надтреснутый голос осведомился, не может ли он приехать, тогда ему все расскажут.

— Нельзя ли сделать это по телефону, мефрау?

— Нет, комиссар. Я хочу видеть, с кем я говорю! — Теперь голос звучал более твердо. — Я с удовольствием приехала бы к вам сама, но моей дочери нет дома, а я не могу оставить детей одних. Вы меня поняли?

Ван Хаутем мягко ответил, что в таком случае он немедленно выезжает. Но сперва хотел бы знать, не будет ли это пустой тратой

времени. Так он прямо и спросил.

— Ну конечно, конечно, комиссар. Это очень важно. Я сама доставила пакетик на Регюлирсграхт.

Путь был не ближний. На Риверенлаан! Но что поделаешь, не приходится выбирать, куда закинет тебя сыскная служба. Зато как приятно — ведь экстренное полицейское обращение по радио хоть и было выстрелом наугад, а вот, на тебе, попало в десятку. Только бы пожилая дама не оказалась такой болтливой, какой была по телефону. Надо еще осмотреть номер Фрюкберга в гостинице «Гронинген», а эту работенку Ван Хаутем решил оставить для себя. Значит, нужно успеть и туда, да и нельзя же вечно быть в упряжке! Он велел остановить машину около бутербродной и потом коротал время, всухомятку пережевывая не очень-то свежие сандвичи. После визита он перехватит где-нибудь чашечку кофе, а вечером, дома, Мария накормит его как следует.

В подъезде у доктора горел свет, и горничная в черном платье, по-видимому, уже поджидала его. Во всяком случае, дверь открылась еще прежде, чем машина окончательно остановилась. В гостиной Ван Хаутема встретила теща доктора, мефрау Ван Эфердинген, которой — как выяснилось в разговоре — было 74 года. Слуга из пансиона Фидлера попал в самую точку, намекнув, что солидная пожилая дама вела себя как человек, привыкший к безусловному выполнению приказаний. Свидетельница невозмутимо игнорировала все попытки Ван Хаутема как можно скорей перейти к сути дела и без конца отвлекалась на второстепенные подробности.

— Я узнала об экстренном полицейском сообщении совершенно случайно. Сегодня мы завтракали довольно поздно, потому что Тео, мой зять, задержался на консилиуме с хирургом Лендертсом. Я никогда не слушаю новостей, потому что люблю прочесть все в газете. Только я начала кормить Китти, мою младшую внучку, которая всегда очень плохо кушает, как Тео вдруг говорит: «Мама, вам надо явиться в полицию». Он, конечно, знал о моем маленьком приключении в среду днем. Что ж, пришлось звонить по телефону, хотя ни я, ни кто другой в этом доме понятия не имеем, какое преступление я совершила, оказав небольшую услугу тому элегантному молодому человеку. Очень вежливому и весьма культурному. Кроме того, иностранцу. Само собой разумеется, такому человеку надо помочь, не так ли? Будь я неопытной молодой девушкой, я, может быть… может быть, поступила бы иначе. Но при теперешних обстоятельствах… Нет, я совершенно не понимаю, какое полиции дело до всего этого!

Комиссар до того устал, что был не в силах противостоять словесному потоку, который обрушился на него. Он вовремя понял, что лучше позволить этой пожилой даме без помехи рассказать о ее «маленьком приключении» и что попытки ограничить ее рассказ определенными рамками, скорей всего, приведут к прямо противоположному результату.

— Как же все началось? — спросил он с необычной для него кротостью.

Почувствовав по его усталому тону, что тут она хозяйка положения, мефрау Ван Эфердинген уселась поудобней.

— Надо вам сказать, что ту среду я решила посвятить покупке подарков для детей к Николину дню. Дети, конечно, захотели иметь все самое новое, что видели у других. Список вышел длинный. В магазинах было страшно много народу, а я не могу долго стоять, так как летом меня сбил велосипедист и повредил левую ногу. Но мне хотелось разом сделать все покупки, и я решила позавтракать в городе. Даже не то чтобы позавтракать, а так — заморить червячка, ведь просто ужас берет, сколько сейчас приходится платить за самый простенький бутербродик. Раньше было по-другому, комиссар! Помню, в дни моей юности за один гульден можно было получить прекрасный солидный ленч. Но что было, то прошло. И если, расплачиваясь, не дашь приличных чаевых, бог мой, как свысока, как презрительно посмотрят на тебя эти дамы! Так на чем я остановилась? Ах да. В магазине на Калверстраат я купила часы для старшего внука. Ему тринадцать лет, и он учится во втором классе гимназии. Я довольно долго выбирала этот подарок и вышла из магазина уже в первом часу. Несмотря на свой возраст, я еще вполне здоровый человек. Собственно говоря, я никогда не болела. А тут то ли от духоты и давки, то ли от долгого стояния, но на улице у меня закружилась голова. В глазах потемнело, я чуть не упала и безотчетно ухватилась за даму, проходившую мимо. Странные люди бывают на свете, комиссар. Вместо того чтобы помочь мне, дама отдернула руку, и я бы наверняка упала, если бы не симпатичный молодой человек, который, вероятно, заметил, что мне нехорошо, и сжалился

надо мной. С очаровательной улыбкой он предложил мне руку и постарался успокоить. Говорил он по-немецки. Когда я была маленькой девочкой, мои родители каждый год проводили месяц в Висбадене, и я на всю жизнь запомнила этот язык, хотя немцы с тех пор совсем испортились. Но дело не в этом. Молодой человек, который помог мне, вел себя безупречно. Он довел меня до ближайшего кафе и, хотя там было полным-полно народу, отвоевал столик в уголке и усадил меня. Потом он сбегал в буфет и тотчас вернулся со стаканом воды. Такой заботливый! После всего, что мы пережили, я отношусь к его соотечественникам с некоторой предвзятостью, но он был весьма приятным исключением. Человек нашего круга. Он отказался оставить меня одну, пока я не приду в себя окончательно, и позаботился, чтобы мне принесли поесть. Великолепный бутерброд с креветками и чашку крепкого кофе. Я уже говорила, что человек я здоровый, и вскоре я почувствовала себя совсем хорошо. Мне бросилось в глаза, что он частенько поглядывал на свои часы, и я поняла, что он куда-то спешит. Я попросила его не задерживаться из-за меня. Но он с улыбкой ответил, что, по-видимому, все равно уже опоздал. В четверть второго он должен быть на совещании у президента Нидерландского банка. А надо бы еще передать маленькую посылочку другу, который живет недалеко отсюда; но, вероятно, он уже не успеет, потому что прямо из банка поедет на вокзал. Мне было очень неудобно, комиссар, ведь его планы расстроились по моей вине. Вот я и спросила, а не могу ли я в ответ на его заботы оказать ему небольшую услугу и передать эту посылочку. Вначале он и слушать не хотел. Дескать, я должна как можно скорей взять такси и уехать домой, а не ходить где-то пешком — вдруг мне опять станет дурно. Но характер у меня твердый, и после долгих споров он в конце концов уступил и отдал мне свой пакетик. Его надо было отнести в пансион Фидлера на Реполирсграхт для передачи менееру, проживающему в четвертом номере. Прекрасный пансион, комиссар. Несколько лет назад там жил один из близких друзей моего мужа. По-настоящему солидный, даже несколько патриархальный дом. Мне как раз нужно было зайти к моему нотариусу на Кейзерсграхт. Дело в том, что я хочу продать один из своих домов, чтобы зять смог перекупить выгодную практику в центре города. Зарабатывает он хорошо, но и расходы на троих детей-школьников тоже немалые. Поэтому средств на покупку врачебной практики у него не хватает, и я хочу помочь. Ведь когда меня не будет, все достанется детям, верно? Так вот, я сказала своему любезному спасителю, что беру доставку пакетика на себя. Это была плоская коробка сигар, которая хорошо умещалась в моей большой сумке. После ленча у меня было еще много дел. Детям во что бы то ни стало хотелось иметь аквариум, и прошло какое-то время, пока я выбрала по своему вкусу. Поэтому к пансиону я подошла уже почти в половине четвертого. Пакетик я передала слуге. Он обещал непременно вручить посылку менееру из четвертого номера. Но в наше время совершенно ни на кого нельзя положиться! Слуга украл пакетик?

Ван Хаутем испуганно вздрогнул.

— Что вы, что вы, мефрау, ничего подобного! А вы не можете описать внешность молодого человека, который помог вам на Калверстраат?

— Конечно! Одет элегантно. Я еще обратила внимание на его изящный галстук. Темно-серый в узенькую белую полоску. Мужчины теперь носят странные галстуки. Тео, мой зять, в этом отношении не имеет никакого вкуса. Я всегда ему это говорю. Далее, внешность у него итальянского типа, если вы понимаете, что я имею в виду. Великолепные темные глаза и матово-бледный цвет лица. Симпатичная улыбка. Может быть, австриец. Среди них иногда попадаются такие смуглые лица, если примешана итальянская кровь. Говорил он как воспитанный человек, тихим голосом.

Уже одного описания галстука комиссару было достаточно, чтобы убедиться, что мефрау Ван Эфердинген встретила шведа Фрюкберга; последующие приметы уничтожили всякие сомнения.

— Разве он не назвал фамилии человека, для которого предназначался пакет?

— Нет. Не забывайте, заключительная часть нашего разговора проходила в спешке. Только потом я спохватилась, что не спросила об этом. Но особой необходимости в имени не было. В таком солидном пансионе, где люди живут годами, достаточно назвать номер комнаты. Слуга сразу понял, для кого этот пакет.

Для вящей уверенности Ван Хаутем достал из портфеля конверт, который за эти сутки уже неоднократно помогал получить сведения о Фрюкберге. Там было несколько произвольно выбранных фотографий молодых людей, а среди них увеличенный отпечаток с микроснимка, сделанного фройляйн Мигль. Он разложил снимки на столе перед пожилой дамой и спросил, нет ли здесь ее внимательного знакомца.

— О, как интересно! — Она склонилась над фотографиями, время от времени отпуская то краткие, то пространные замечания о внешности оригиналов, но в конце концов без колебания указала на Фрюкберга. — Можно я оставлю ее у себя и покажу дочери и зятю?