Из собрания детективов «Радуги». Том 2
Шрифт:
В чем отец достиг подлинного совершенства, так это в умении в абсолютно корректной и любезной форме отделываться от назойливых людей. Мне часто приходилось это наблюдать, и я всегда восхищался его искусством. Даже речи не могло быть о хоть малейшей невежливости, не говоря уже о явной неприязни. Мило и дружелюбно улыбаясь, он ставил их на место или вовсе выпроваживал. Поэтому я был изумлен, видя, что отец ведет себя явно недостойно, да еще по отношению к человеку, который когда-то у него служил. С подобными людьми он всегда был особенно дружелюбен и благожелателен. А тут поставил беднягу в такое жалкое положение.
Но,
Вся сцена продолжалась не больше минуты. Потом взгляд толстяка упал на меня. Он, видно, хотел что-то спросить у отца, но отец вдруг схватил его под руку и повлек за собой. Теперь заговорил он, и я видел, что он улыбается. Его поведение изменилось так разительно и так мгновенно, что я засомневался: может, я вообразил себе невесть что и принял за враждебность естественное недоумение.
Человечек, впрочем, ничего не заметил. Он все так же снизу вверх смотрел на отца, и лицо его лучилось восторгом.
Может, я и не придал бы значения этому эпизоду, но тут Агнес просунула руку мне под локоть и потащила меня в магазин, нетерпеливо приговаривая:
— Ну что ты уставился? Тебе же надо еще купить открытку.
Я посмотрел на нее, удивленный ее тоном, и заметил, что она очень взволнованна. В чем дело? Мне даже показалось, что в ее глазах мелькнул испуг. Но это было и вовсе невероятно. Не могла же она испугаться маленького, добродушного человечка.
Через витрину я видел, как он, энергично жестикулируя, разговаривает с отцом. Чуть погодя отец с приветливой улыбкой пожал ему руку. Неужели я все придумал? Я украдкой взглянул на Агнес, но по ее лицу не сумел ничего прочесть.
Я выбрал открытку и надписал ее, но мое прекрасное настроение было испорчено. Отец меня разочаровал. Было, во всяком случае, ясно, что он увлек человечка в сторону, чтобы не дать ему подойти ко мне. Что, тот был слишком низкого происхождения и недостоин разговаривать со мной? А может, он знал меня еще маленьким ребенком? Тут меня осенило: это же был вечный страх отца, как бы я не вспомнил что-нибудь такое, что меня расстроит. Я разозлился. Хотя в глубине души не был убежден в правильности своей догадки.
В этот момент отец вошел в магазин. Они с Агнес поставили свои подписи на открытке, и мы пошли на почту. Потом отец сказал:
— Ну, мы все осмотрели, поедем дальше.
Я удивился:
— Мы же собирались здесь переночевать?
Но Агнес быстро вмешалась:
— Еще рано. Мы еще успеем засветло проехать большой кусок пути.
И мы поехали. В Лион, где и заночевали. Агнес вела машину быстро, молча. Отец тоже почти не разговаривал. У меня было странное чувство — мы словно спасались бегством. Но от кого? От чего? Теплое душевное настроение, владевшее нами, исчезло, не оставив следа.
Почему? Почему? Что же все-таки случилось? Отец снова был мне чужим. Даже более чужим, чем раньше. С горечью спрашивал я себя, неужели между взрослыми и их детьми лежит непреодолимая пропасть? Должна же быть причина, почему многие из знакомых мне мальчиков живут в разладе с родителями. Почему они иной раз просто враждуют с ними. Неужели родители не в состоянии понять собственных детей? Неужели они не знают — хотя когда-то
Я с грустью думал, что взрослые, возможно, и друг друга-то плохо понимают, и невольно сравнивал своего отца с отцом Луиджи. Тот, если встретит кого-то, непременно потом подробнейшим образом доложит и объяснит все жене и детям. В доме у Луиджи не могло быть и речи о взаимной враждебности или скрытности, потому что у всех у них что на уме, то и на языке: они даже невинные маленькие секреты друг от друга по большей части не способны хранить. Я всем своим существом чувствовал, что у отца и Агнес есть от меня тайна, притом отнюдь не невинная. Возможно, я и раньше что-то такое подозревал, только не сознавал этого. Маленький человечек был итальянец, но, похоже, дело тут было не только во мне и в моем здоровье. Точнее сказать, у меня было ощущение, что в этом случае отец руководствовался чем-то иным, а не обычной заботой обо мне.
Я мог бы отмахнуться от этого эпизода и постараться забыть его, убедив себя, что все это мне почудилось, если б не был уверен, что Агнес напугало появление этого человека. И если б они оба вели себя после этого так же, как прежде. Но что они оба переменились, мне не почудилось. И потом, этот неожиданный отъезд… Как бегство.
XII
— Ты все понял шиворот-навыворот.
Вздрогнув, я очнулся от раздумий и увидел, что терраска заполнена народом. За соседним столиком расположились молодые люди — три девушки и три парня моего возраста. Компания была шумная, неряшливо одетая, девушки с растрепанными волосами, в каких-то немыслимых шортах. Они болтали на плохом французском. Ничуть не привлекательная группа, и тем не менее мне вдруг страшно захотелось быть с ними, быть обыкновенным и молодым, немножко глупым и веселым, как они.
Рядом с ними я вдруг почувствовал себя глубоким старцем. Сидит такой вот старый хрыч и ломает себе голову, вместо того чтобы развлекаться.
Ту фразу выкрикнул толстяк. Ее встретили громогласным хохотом. Похоже, они его дразнили. Но на меня его слова произвели глубочайшее впечатление. Такой прекрасный ответ на все мучившие меня вопросы, на все ужасные предположения, которые я так долго глушил в себе. Предположения, которые я даже мысленно не решался сформулировать.
Все понято шиворот-навыворот.
Может, я действительно все воспринимал превратно, поэтому совершенно безобидные мелочи вызвали у меня этот кошмар, из которого я потом пытался делать выводы. Во мне вспыхнула дикая надежда. Конечно, именно так все и было! У меня слишком богатая фантазия! Вероятно, и я в самом деле чересчур впечатлителен. До сих пор! Слова, услышанные в тот день в Париже, не прошли для меня даром, и в этом кроется причина моего недоверия к родителям. Смешно! Столько неприятностей из-за глупых выдумок, основанных почти на пустом месте. Встреча, которая моему отцу была не совсем приятна. Ладно, а дальше что? Испуг Агнес? Может быть, просто досада, оттого что отец попал в затруднительное положение и его хорошее настроение было испорчено. Только и всего. Да еще этот фильм. Вернее, рассказ про фильм. В конце-то концов все сводится к этому?