Из собрания детективов «Радуги». Том 2
Шрифт:
Голова ее упала на грудь, и она снова погрузилась в сон.
В кухне стало совсем темно, поросший каштанами склон холма укрывал поместье «Хорошие груши» от вечерних закатных лучей. Три женщины, поужинав, сидели у светящегося молочным светом экрана.
Синьора Табуссо вывела собаку и подозрительно оглядела окрестности. В саду было тихо. Розы на клумбе позади дома благоухали, как всегда, терпко и нежно, петунии тоже наполняли сад своим ароматом. Снизу, оттуда, где начинался большой «луг» с его темной массой деревьев
— Ну, пошевеливайся, бездельник, — с грубой лаской в голосе сказала синьора Табуссо.
Пес сразу повиновался.
В долине, воронкой врезавшейся в город, загорелась длинная цепь огней. На фоне черного неба вывеска «Каприза» засверкала ярко-голубым светом.
На экране телевизора двое влюбленных бегали друг за другом по берегу моря, а бархатистый голос диктора рекламировал фруктовые соки.
— Спать пора, — сказала синьора Табуссо с порога кухни. Она зажгла свет и посмотрела на сестру. — А ты уж не гуляй больше по ночам, слышишь?
На противоположной стороне долины, еще ближе к автостраде, виноградник «Друлария» и фасад старинного дома, утопавшего в тени огромных конских каштанов, безуспешно пытались укрыться от бесчисленных городских огней. Синьор Кампи-старший, не вставая, слегка повернул белое садовое кресло так, чтобы не видна была вывеска «Каприза», освещавшая сад слева. Но теперь назойливо лезли в глаза три другие светящиеся вывески, две красные и одна зеленая, не менее аляповатые.
— Днем смог, ночью эта иллюминация, — сказал синьор Кампи. — Зрелище поистине великолепное!
Его жена невозмутимо отпила глоток виски.
— Знаешь, Монно решили продать свою виллу, — проронила она. — Я встретила Елену.
— Ах так! Теперь рядом будет еще одна махина с теннисным кортом и бассейном… Впрочем, все, что можно, здесь уже испоганили.
Из пяти больших частных садов, которые окружали его виллу, не осталось теперь ни одного. На месте кедров, буков и вековых вязов высились утопающие в роскоши безобразные домища.
— Кончится тем, что и я продам «Друларию», — со вздохом сказал синьор Кампи.
Его семья владела виллой уже сто двадцать восемь лет.
Синьора Кампи только и мечтала, что наступит наконец этот день — день продажи… Слуги долго не выдерживали «сельскую жизнь». Все рано или поздно просили отпустить их в город, где жить весело и удобно. Так дальше продолжаться не могло. Но перед мужем лучше притвориться, будто продажа виллы ее безмерно огорчит.
— Конечно, жаль будет расставаться со всем этим. — Она обвела рукой строй конских каштанов, широкую террасу, заставленную цветами, аллеи и тропинки, ведущие к воротам сада.
— Да, жаль, — подтвердил синьор Кампи, окутанный голубым облаком табачного дыма. — Но холм превратился в городскую окраину.
Его жена с полминуты молчала.
— Кто знает, — промолвила она наконец, —
— Золотые слова, — с сарказмом произнес синьор Кампи. — Вот если бы еще и коммунисты это поняли, нам бы жилось куда спокойнее.
Синьора подняла с земли горсть камушков, раздвинула пальцы, и камушки посыпались сквозь них, словно зыбучий песок.
Сидя на скамье у самой реки, землемер Баукьеро смотрел сквозь влажную пелену вечернего тумана на расплющенные полутьмой холмы. Противоположный берег сверкал огнями, и в воде отражались яркие разноцветные полосы от светящихся вывесок ресторанов, танцевальных площадок, кафе. Но землемер Баукьеро ничего не видел. Он сидел и с болью думал о своей непростительной ошибке.
Инженер Фонтана, который пил в это время кофе в гостиной супругов Дозио, тоже думал о непростительной ошибке, допущенной им три минуты назад. Правда, у него были смягчающие вину обстоятельства. Когда речь зашла о сельских ресторанах на холмах и о том, сколь они вредны для больных гастритом, он шутливо упрекнул Витторио:
— Как ты мог бросить меня на съедение шведам, а сам удрать неизвестно куда! Ваш муж даже горячего не дождался, — объяснил он Анне Карле.
Поди знай, что шутка вызовет у синьоры Дозио такую реакцию! Она побледнела, а Витторио, наоборот, густо покраснел. Только тут Фонтана сообразил, что совершил грубейший промах.
— Нет-нет, мне вовсе неинтересно узнать, что ты делал в тот вечер, — с убийственным спокойствием произнесла Анна Карла. — Это твое личное дело. Ты, как и я, мог отправиться в кино. Возможно, мы даже смотрели один и тот же фильм.
— А, так ты была в кино? Почему ты мне об этом не сказала? — сразу перешел в контрнаступление Витторио.
— Больше того, мое алиби проверить невозможно. А твое, скорее всего…
— Какое алиби? Объясни толком.
— Только после того, как все объяснишь ты.
Инженер Фонтана, который был верующим, спросил себя, почему церковь в своей бесконечной мудрости не считает оплошность грехом — значит, его невозможно искупить и тем самым облегчить свою душу. Эти пререкания между мужем и женой, возникшие целиком по его вине, мучили его сильнее, чем смертный грех.
— Но ты хорошо сделал, что сбежал, — сказал он Витторио с неестественной живостью. — То был не ужин, а бомба замедленного действия. Такой длинный и тягостный!
Витторио испепелил его взглядом: опять промах!
— Раз уж мы заговорили о «тягостных» проблемах, — с улыбкой сестры милосердия сказала Анна Карла, — я хотела бы, дорогой Фонтана, получить от вас кое-какую информацию.
Фонтана охотно открыл бы ей любые военные тайны, лишь бы переменить тему разговора.
— Я вас слушаю!