Из собрания детективов «Радуги». Том 2

Фруттеро Карло

«В начале эпохи императоров традиционная мифология была преимущественно эстетическим достоянием элиты. Но грубые скульптуры того периода оставались сокровищницей низших классов, и им поклонялись еще и благодаря таинственной силе, которую эти творения символизировали. И вот теперь эти изображения вновь заняли свое важное место в религиях, исповедующих веру в конечное спасение человека. Они как бы вновь утвердили величие божественного и святого и придали новый блеск мифу о воскресении Христа. В этом суть жажды возрождения, пламенное желание достичь душевной чистоты, которые столь ярко проявились во внешне грубой и натуралистической символике той эпохи».

Он с треском захлопнул книгу.

— Теперь вы поняли? Вот каково

символическое значение фаллоса из Губбио. Вот что хотел выразить древний резчик по камню! А теперь сравните это творение искусства с вашей отвратительной поделкой! — Он выхватил из-под тетради фотографии фаллоса, сделанные полицией на виа Мадзини, и положил их рядом с фаллосом из Губбио. — Конечно, — сказал он, тыча в фотографии полиции указательным пальцем, — на первый взгляд оба они кажутся идентичными. И я, господин комиссар, затрудняюсь объяснить, чем вызвано это внешнее сходство. Чистым совпадением? фаллос с виа Мадзини является копией, созданной в восемнадцатом веке по заказу развращенной знати? Не знаю и не хочу этого знать. Но я убежден, что оба предмета относятся к двум разным эпохам и к двум различным социальным слоям. Больше того, — добавил он после короткой паузы, — я утверждаю, что эпоха и социальный слой, породившие эту грубую поделку, верх пошлости и непристойности, никак не соотносятся со всеми известными нам до сих пор эпохами. — Монсиньор Пассалакуа медленно выпрямился и, бросив последний растерянный взгляд на фотографии, пробормотал: — Это головешка из ада. Другого определения, право, не нахожу!

— Понимаю ваше разочарование, комиссар, — сказал Массимо, спускаясь по лестнице. — Беседа была поучительной, но толку от нее почти никакого.

— Я не совсем с вами согласен, — ответил Сантамария. — В известном смысле она оказалась очень полезной.

— Да?… Ну конечно! Все эти ритуалы. Обитель жизни и смерти. Таинственные люди, создавшие орудие преступления. Это наводит на мысль о новоявленной секте, радеющей, как и древняя ее предшественница, о моральной чистоте, но возродившейся с единственной целью — совершить ритуальное убийство. В таком случае разница между двумя итифаллосами получает вполне убедительное объяснение. И тогда письмо Анны Карлы становится решающей уликой. Какое уж там случайное совпадение!

— Такое мне и в голову не приходило, — с удивлением признался Сантамария. — Я думал о том огромном значении, которое в прежние времена придавалось камням. Ибо и в этом случае совпадение поистине невероятное.

— Какое же?

— А то, что Гарроне в тот вечер собирался заняться камнями. Во всяком случае, так утверждает один свидетель, который присутствовал при разговоре Гарроне с графинями.

3

Один жест Фольято все решил в считанные секунды. Вот уже час Лелло бился над статистикой дорожного управления. Он пытался сосредоточиться, но испытывал странную апатию. Нет, ему не хотелось спать, и он не чувствовал усталости. Самый крепкий кофе тут бы не помог. Просто сегодня с самого утра, с момента, когда у него во сне внезапно свело ногу, он словно находился под колпаком из мутного стекла. Из этого колпака безразличия и вялости он, верно, не выбрался бы до конца рабочего дня. Но в десять утра дверь служебного помещения открылась (Лелло головы не поднял), кто-то вошел, сделал несколько шагов (Лелло снова не поднял головы) и молча остановился. Тут только Лелло взглянул и увидел, что курьер Агемо нерешительно переложил из одной руки в другую стопку документов, а Фольято знаком показывала, чтобы тот отдал документы ей. Она многозначительно подняла палец, Лелло сразу узнал этот жест — незаконное приказание курьеру. И в тот же миг сообразил, что сегодня пятница — день, когда завизированные документы относят в Техническое управление, и что Фольято хочет сделать это сама. Чтобы сходить в здание Технического управления и вернуться обратно, требуется не более получаса. Но по установившемуся обычаю всякий, кто в пятницу относит документы на пьяцца Сан-Джованни, уходит часов в одиннадцать и возвращается на службу только после обеденного перерыва, получая час с лишним свободы. За это время счастливчик может сделать нужные покупки либо просто погулять и полюбоваться витринами. Как поступили бы два воспитанных, порядочных человека? Пользовались бы этой привилегией строго

по очереди, на равных началах.

Но у Фольято было странное представление о равенстве. Три недели тому назад она попросила уступить ей «очередь» под тем предлогом, что ей нужно срочно пойти к зубному врачу. Он вежливо согласился. В следующую пятницу она придумала историю о больной сестре и ее детях, которых нельзя оставить одних. И он снова позволил ей отнести документы. А неделю назад она выставила совсем уж наглый предлог — ей, видите ли, надо сделать прическу. Он заканчивал срочную работу и не стал спорить. Это было роковой ошибкой. Фольято явно приняла его интеллигентность и мягкость за простодушие и слабость. И вот теперь она вообще пытается взять его за горло, раз и навсегда закрепить за собой исключительное право относить по пятницам заверенные документы. Классическая эскалация военных действий; если он и сейчас не примет боя, он проиграл навсегда. Но тут уже Фольято допустила тактическую ошибку. За кого она его принимает? За полную размазню?

К тому же, припомнил он, ему хорошо бы уйти сегодня с работы пораньше, чтобы побывать в мастерской братьев Дзаваттаро.

Все это он обдумал за несколько секунд, а затем перешел в контратаку.

— Вы принесли документы для Технического управления? — с невинным видом спросил он у курьера Агемо.

— Да.

— Положите их на мой стол, я в перерыв отнесу.

Курьер посмотрел на синьорину Фольято, ожидая, что она запротестует. Но она склонилась над своей работой. Тогда он, пожав плечами, выполнил приказание Лелло и ушел.

Лелло решительно хлопнул рукой по стопке документов.

— Вы случайно не собирались сами их отнести? — спросил он.

Фольято притворилась, будто удивлена его вопросом.

— Что? Ах, я! С чего вы взяли?

Лицо и шея у нее побагровели от с трудом сдерживаемой ярости. Кому приятно терпеть поражение! Но так ей и надо. Если бы она не приказала курьеру наглым жестом отдать документы ей, а честно и откровенно попросила бы уступить ей еще раз очередь, он бы, долго не раздумывая, согласился. Ведь он даже забыл, что должен съездить в мастерскую Дзаваттаро. Ан нет, мадам хотела его обхитрить, воспользоваться его добротой. Ну а единственное, чего он терпеть не может, так это наглости. Наглости и лицемерия!

Лелло нехотя вернулся к статистике дорожного управления. Наконец-то он выбрался из-под стеклянного колпака, и повседневная жизнь с ее мелкими трудностями, которые надо преодолеть, вновь обрела для него смысл.

4

Когда такси подъехало к дому, Сантамария огляделся и понял, что добрался до места. Кампи назвал именно тот номер дома, который красовался над большим полуовальным парадным с двустворчатой дверью из светлого орехового дерева. Рядом стояла, почти уткнувшись в тротуар, ее машина. Когда Сантамария вынимал из кармана кожаный кошелек (подарок Иоле), то заметил, что руки у него совсем потные. Он стал выуживать мелочь, несколько монет упало на сиденье и на пол такси. Собственная нервозность неприятно его поразила.

Между тем, когда Кампи позвонил Анне Карле из бара, все, казалось, произошло самым естественным образом. Визит к Пассалакуа был неудачным? А она вот вчера вечером узнала одну вещь, которая может заинтересовать комиссара. Но это не телефонный разговор. Им нужно повидаться. Найдется у господина комиссара немного времени, чтобы через десять-двадцать минут подъехать к ней? Потом она отвезет его в одно место. Все это займет не больше часа. Нет, название места она не откроет, но комиссара ждет крупная неожиданность. Почему неожиданность? Это пока секрет. А если Массимо хочет все узнать, пусть приезжает вместе с господином комиссаром.

Но у Массимо Кампи были дела в Монферрато, и он не смог поехать вместе с Сантамарией. Он передал Анне Карле, что комиссар готов с ней встретиться, а свое, как он выразился, «нездоровое» любопытство он попридержит до завтра.

Они расстались на стоянке такси, и каждый поехал по своим делам.

Всю дорогу Сантамария, чье любопытство было здоровым, чисто профессиональным, спрашивал себя, куда же его повезет синьора Дозио и что она обнаружила. Интересно, касается ли это открытие Гарроне или какого-нибудь другого персонажа ее «приватного театра»? Он спокойно приготовился выслушать полный неоправданных догадок фантастический рассказ.