Из современной английской новеллы
Шрифт:
"Как медлят дни с тех пор, как разлучились мы, — пел в кофейной гостиной Нэт Кинг Коул, — услышу скоро я седую песнь зимы".
Некоторые из гостей громко переговаривались, стараясь перекричать магнитофон. Другие покачивались в ритм напеву. И в гостиной, и в холле, и в комнате, где подавалась еда, в воздухе стояла пелена табачного дыма от сигарет и теплый запах бургундского. Мужчины уселись на лестнице и обсуждали выборы, на которых Маргарет Тэтчер стала лидером консервативной партии. Женщины перекочевали на кухню и, казалось, чувствовали себя
— До чего же хорошие были мы тогда, — сказала Сью, продолжая танцевать. Внезапно она отстранилась от Гэвина, схватила его за руку и повлекла за собой через всю комнату к фанерованному тиковым деревом шкафчику с пластинками. На шкафчике стоял проигрыватель и рядом с ним — магнитофон, из которого все время лилась музыка.
— Не смей трогаться с места, — предупредила она Гэвина, отпустила его руку и стала рыться в пластинках. Найдя то, что ей было нужно, она поставила пластинку на диск проигрывателя. Музыка заиграла, прежде чем она успела выключить магнитофон. Хрипловатый женский голос запел:
"В ту ночь, когда мы встретились, был воздух, как чародей…"
— Слышишь? — сказала Сью, снова схватила Гэвина за руку и потянула танцевать.
"В "Рице" пировали ангелы, в Беркли-сквере пел соловей".
Остальные пары сначала приостановились, сбитые с толку внезапным изменением ритма танца, затем начали двигаться в такт новой музыке. Два твердых соска снова уперлись Гэвину в подложечку.
— И мы тоже были сущие ангелы тогда, — сказала Сью. — А теперь мы падшие ангелы, верно, Гэвин? Мы ведь уже пали, не так ли?
Гэвину доводилось — один раз в Нью-Йорке, один раз в Ливерпуле — заводить после женитьбы интрижки. Это были случайные встречи, никчемные, не оставившие после себя следа даже тогда и уж вовсе позабытые теперь. После каждого из этих приключений он в первую минуту терзался чувством вины, но со временем оно изгладилось из сознания вместе с именами этих женщин. Приложив некоторое усилие, он мог бы вспомнить их имена, и однажды, когда он всю ночь промучился от несварения желудка, это ему удалось. Он восстановил в памяти и лица, и обнаженные тела, и как все это было, но усилие, затраченное на воспоминания, сделало их как бы нереальными. Совсем другое дело, разумеется, если бы это была Сью.
— Надо же, какую Сью поставила пластинку, — сказал Малькольм, остановившись за дверями своей "берлоги" вместе с Полли. — Они, конечно, вспоминают "Риц", Полл.
— О да! — Этот вечер в "Рице" мгновенно ожил в ее памяти, послужив приятным противоядием разоблачениям Малькольма, обнажавшего перед ней сексуальную жизнь своих гостей. Малькольм сказал:
— Ты знаешь, это ведь была моя идея. Мы со стариной Гэвином пьянствовали в "Хупе", и он вдруг сказал: "Через неделю день рождения Полли". А я сказал: "Черт побери! Давайте отпразднуем его в "Рице"!
— Я помню, ты заказал устриц. — Она улыбнулась ему, чувствуя себя теперь спокойнее, потому что они ушли из "берлоги", и увереннее — благодаря коньяку. Малькольм, вероятно, уже понял, что ему не на что рассчитывать, и оставит ее в покое.
— Мы же были совсем еще желторотые тогда! — Он схватил ее руку, что можно было
— В этот вечер мне исполнилось двадцать три года. Подумать только, какой мы выкинули номер!
На самом деле это было даже больше чем просто экстравагантная затея. Сидя там, в этом ресторане, с дорогими ей людьми, она говорила себе, что в ее жизни еще не было более прекрасного дня рождения. Поступок их был чистым безумием, поскольку каждому из них "Риц" был совсем не по карману. Справлять день рождения в таком ресторане было абсурдно — все эти золоченые кресла, и оранжерейные папоротники, и мартини в баре "Риволи", на котором настоял Малькольм, потому что, дескать, это шикарно. Но абсурдность их поведения не имела ни малейшего значения, ибо ничто не имело значения в те дни. Им было весело, им было хорошо друг с другом, они по праву могли чувствовать себя счастливыми. Малькольм мог еще сыграть за сборную Англии. Гэвин готовился завоевать мир кино. Сью была очаровательна, и Полли в этот вечер сознавала себя красавицей. Они беззаботно смеялись, а вышколенные официанты делали вид, что заражаются их весельем. И они пили шампанское, потому что Малькольм заявил: без этого нельзя.
Малькольм не выпускал ее руки, пока она шла через просторный холл его дома номер 4 на Сандиуэй-Кресент. Гости начинали разъезжаться. Наконец Малькольм отпустил ее руку — надо было попрощаться с гостями.
Полли остановилась на пороге гостиной и смотрела, как Сью танцует с Гэвином. Она спокойно поднесла бокал с коньяком к губам и спокойно отпила глоток. Ее закадычная подруга пыталась соблазнить ее мужа, и впервые за всю жизнь она почувствовала к ней неприязнь. Будь они все еще в детском саду сестер Саммерс, она бы набросилась на Сью с кулаками. Будь они все еще в Мейда-Вейл или на итальянской Адриатике, она бы закатила ей скандал. Если бы они сейчас веселились в "Рице", она бы встала и ушла.
Они оба, почти одновременно, увидели ее, стоявшую в дверях. Сью улыбнулась ей и крикнула через всю кофейную гостиную — так, словно ничего неподобающего не происходило:
— Ты считаешь, что мы уже пали, дорогая? — В голосе ее звенел смех — совсем как в тот вечер. И глаза празднично лучились, как, должно быть, они лучились и тогда.
— Потанцуем, Полл, — сказал Малькольм, стоя за ее спиной и обхватывая ее руками за талию.
Теперь все оборачивалось еще хуже, ибо, как только Малькольм обнял ее, ей стало ясно: он ничего не понял. Он, должно быть, решил, что ей доставляло удовольствие слушать все эти его россказни о том, как Филип Мьюлели глазеет на проституток, или о том, что Олив Грэмсмит — извращенка… и что, собственно, он под этим подразумевает?
Она допила коньяк, и они стали танцевать. Вот, значит, как это было: Райдеры заранее обо всем между собой договорились. Они обсудили, какую именно сексуальную перетасовку — поскольку это будет в первый раз — хотелось бы им осуществить. А Полли и Гэвин должны были пойти навстречу своим друзьям из-за этой женщины из фирмы "Паркер, Хилл и Харпер", которая хочет развести Малькольма с женой, и из-за прочих его любовных интрижек. Малькольм и Сью решили смотреть теперь на эти вещи по-другому и идти в ногу с модой предместья, поскольку новая мода творит чудеса с начинающими увядать супружескими союзами.