Из Тьмы

Добродел

— Только массовые казни могут спасти Отечество, — тихо бурчу себе под нос, после чего забросил в рот последнюю печенюшку. На аппетит я наговариваю, конечно, зря, он у меня закаленный. После тренировок на смертниках, «монстра в животе» не способен пронять даже вид и запах свежевспоротого брюха, сопровождаемый воплями его обладателя, не то, что какие-то там мысли.

Ничто не может помешать доброй девочке-волшебнице насладиться вкусняшками!

— Что? — сфокусировал на мне взгляд ушедший в свои воспоминания пожилой мужчина.

— Если бы каждый

новый чинуша занимал кресло, сделанное из кожи его проворовавшегося предшественника, Империя выглядела бы иначе.

— Кхм, да уж… — задумчиво протянул Брейн, всё ещё пребывая в своих мыслях. Потянувшись рукой к вазочке с миндальным печеньем и обнаружив там пустоту, он перевёл свой взгляд на полупустую тару из-под пирожных, которая, как и печеньки, была загодя отодвинута от загребущих рук. — Кхм, очень неожиданная позиция для юной леди.

— Не обращайте внимания, просто мысли вслух, — отмахиваюсь я. Но явно скучающий и любящий поговорить хозяин гостиницы не упустил предлога, втянув меня в диалог (скорее монолог) на тему, «как благоустроить Империю».

Брейн оказался ярым сторонником политики премьер-министра Чоури и прошлого Императора. Послушать о планируемых ими реформах было интересно, но слишком уж навязчиво и в розовых тонах описывал свои взгляды собеседник. С одной стороны, он желал реформ, которые власть якобы обязана провести (лично Онест ему должен, ага), а с другой — считал необходимым посадить «душителей народных свобод» на короткий поводок, как при мудром батюшке нынешнего правителя (правильно, зачем в смутные времена нужны полиция и спецслужбы?).

Аккуратные попытки напомнить о мятежниках, с которыми вообще-то необходимо бороться, небрежно отметались. Видите ли, сознательная общественность сама должна присоединиться к прогрессивному движению, а «юная леди» в силу молодости просто не способна этого осознать. Причём говорил мой визави с таким апломбом, что его хотелось пару раз приложить лицом об стол. Исключительно ради приведения в чувство. Вот зачем начинать беседу, если не готов принимать мнение собеседника во внимание? Немного обидевшись, под действием эмоций я эвфемистично намекнул, чем в отсутствие опоры на спецслужбы закончилась попытка реформ для родителей нынешнего мелкого правителя.

На этом разговор и спёкся. Владелец гостиницы явно не горел желанием развивать опасную тему, да и я, опомнившись, прикусил язык, не озвучив ничего, кроме иносказаний.

— Если меня будут искать, передайте, что я ушла проветриться и скоро вернусь.

— Здесь небезопасно гулять после захода солнца, особенно в восточных кварталах. К вам могут пристать бродяги или даже бандиты, — с некоторым беспокойством посмотрел на меня полуседой мужчина.

— Тем хуже для них.

Ступив на брусчатку улицы, я выдохнул:

— Уф. Раздражающий тип.

В целом хозяин гостиницы казался неплохим человеком, а мою антипатию вызывало несовпадение характеров, но раздражение от этого никуда не девалось. Как и тот факт, что я наговорил лишнего. Увы, но несмотря на память прошлой жизни

и суровую школу нынешней, моему телу всего четырнадцать и это… сказывалось. Хотя справедливости ради стоило отметить, что память привыкшего к свободе слова землянина тут больше мешала.

«Надо было уходить сразу, как кончилась еда, а не строить из себя диванного политика», — с досадой думал я, шагая по дороге.

Наступающие сумерки затенили неухоженность местных улочек, но даже без обострённого духовной силой зрения я бы легко заметил, что для этого района наступили трудные времена. Некоторые фонари разбиты, зеленые насаждения выглядят запущенно, фасады части домов облупились. Да и запашок навоза ощущается сильнее, чем должен в местах, где улицы убирают качественно и регулярно.

Наблюдая за картиной упадка, сдерживаемого теми, кто по каким-то причинам не смог покинуть этот проклятый неудачей район, я вернулся к затронутой в разговоре теме смерти прошлого Императора.

На самом деле теория об отравлении Императорской четы (а если верить канону манги — самая что ни на есть реальность) очень популярна в околореволюционной среде. Представители одной из ячеек меня с ней и познакомили практически на заре карьеры.

Наивные люди! Я тихо хмыкнул, вспомнив ту миссию. Тогда мятежники хитро совместили свою базу и подпольную типографию под вывеской клуба любителей поэзии. Довольно оригинальная маскировка. Впрочем, судя по сплошь интеллигентным лицам, никудышным боевым навыкам и тому, что многие из бунтовщиков вместо того, чтобы драться или бежать, пытались «глаголом жечь сердца» пришедших по их душу убийц, маскировка их была не такой уж и маскировкой.

Они так увлечённо вещали, что мы служим узурпатору и убийце прошлого Императора, будто верили в то, что группа малолетних ликвидаторов мгновенно перекуется и бросится свергать «тиранию мерзавца-Онеста и его клики».

— Смешные, — улыбаюсь заросшему щетиной мужику, который целенаправленно двигался в моём направлении. Тот почему-то сбился с шага и сделал вид, что шёл мимо.

Конечно, полиция и разведка по мере сил боролись с неугодными нынешнему правительству слухами и их распространителями. И если бы до них дошла информация, что кто-то из благородных или приравненных распространял не одобряемые государством сплетни, такого говоруна взяли бы на карандаш и даже могли покарать… штрафом. «Суров закон, но он закон», как говорили римляне.

Пока дворяне не начинали плести откровенных заговоров или прилюдно оскорблять Императора, они могли болтать между собой практически о чём угодно. Вот для простонародья, особенно небогатых его представителей, которые не могли дать судье взятку, последствия невоздержанности на язык выходили намного печальнее. Имперское правосудие не ведало жалости к беззащитным. В зависимости от настроения юстициаров, незадачливый болтун мог получить наказание, начиная от кнута (плетями наказывали за менее значимые проступки) и заканчивая «высшей мерой», с формулировкой «за подстрекательство к бунту».