Из Тьмы
Шрифт:
«Хорошие у нас в стране законы, справедливые!» — Хотя чему тут удивляться? Неравенство сословий перед законом — одно из его основных положений. В прошлом мире правящий класс также создавал правила для своего удобства, а не для эфемерного «блага страны», просто это не так бросалось в глаза.
Не то чтобы я хорошо подкован в Имперском законодательстве. Просто во время тренировок на смертниках некоторые из них любили поболтать и, перетряхнув воспоминания, из этой болтовни удалось вытянуть некоторые полезные моменты.
По непонятной причине каждый второй считал, что если он или она расскажет свою историю
Удивительно, что я вообще вспомнил случай приговорённого к смерти за длинный язык. В тот момент мою голову больше занимали мысли, какой тортик приобрести в рядом стоящей кафешке — кремовый или вафельный, а не болтовня будущего трупа.
«Что-то ты совсем в воспоминания ударился, прямо как старик, — хмыкнул я, обходя по широкой дуге подозрительного вида и запаха лужу. Вероятно, действительно не стоило идти в восточную сторону, грязи становилось всё больше. — Хотя если сложить нынешние и прошлые года, то выйдет… да, около сорока. Совсем не юношеский возраст».
Для какого-нибудь крестьянина сорок — это уже дедушка, а шестьдесят — долгожитель. Землепашцы, насколько я знал, редко доживали и до пятидесяти. Голод, монстры, разбойники, отвратительная медицина и всё такое. Рабочие жили ещё меньше. Правда, если сравнивать себя с кем-то вроде генералиссимуса Будо, который в свои девяносто с хвостиком был бодр, силён и выглядел лет на пятьдесят, то я, даже сложив прожитые в обеих жизнях годы, так и останусь сопляком.
Да и вёл я себя, к сожалению, не как умудрённый опытом четырёх десятилетий человек. Наоборот, отдельные очевидные раньше опасности подсознательно перестали восприниматься всерьёз. Земная часть с трудом переваривала некоторые аспекты нынешней действительности. Опасный недостаток, с которым нужно бороться. Но, как говорила киногероиня из прошлой жизни, «я подумаю об этом завтра», а пока можно и расслабиться.
Вспомнив детскую песенку про школу, начинаю негромко напевать незамысловатый мотивчик, правда, изрядно переврав слова:
— Ловко смертников рубить и одежд не замочить
Учат в школе, учат в школе, учат в школе!
Императора любить, мятежи в крови топить
Учат в школе, учат в школе, учат в школе!
Пленных быстро допросить и жестоко их убить
Учат в школе, учат в школе, учат в школе!..
Так, изгаляясь над раздражавшей меня в бытность земным школьником песней, я размеренно двигался по улицам.
Вопреки предупреждениям Брейна, никто из обретающихся вокруг оборванцев и мутных личностей, которых действительно становилось всё больше, не спешил навязать мне своё общество. Видимо, хозяин гостиницы был несправедлив к этим людям. Ну, или тут сказалась сила тейгу, каплю которой я в качестве эксперимента излучал вовне.
Из центра груди по телу разносилась лёгкая прохлада и, судя
С каждым пройденным кварталом число подозрительных типов росло, а окрестности выглядели всё хуже. По обочинам обретались обладатели явно разбойничьих физиономий, пьяные, бродяги и разбитного вида девицы известной профессии. Возраст жриц любви колебался лет, наверное, от четырнадцати и до сорокалетних старух.
Что тут сказать? В Империи нет проблем ни с беспризорниками, ни с детской проституцией. Но не потому, что этих категорий населения не существует физически, просто всем плевать. Бродяг, да и вообще бедноту государство и за людей не особо считало. Что уж говорить о попытках вникнуть в их проблемы?
Любой дворянин или просто «приличный человек» мог убить «трущобную крысу» без особых последствий. Вроде бы для столичных ценителей даже существовали развлечения наподобие охоты на двуногую дичь. По крайней мере, Кей Ли рассказывал о зачистке устроителей таких забав, которые по совместительству держали чёрный* бордель и по неосторожности пустили на мясо кого-то не того.
/*Нелегальные заведения, специализирующиеся на любителях поиграть в Джека-Потрошителя/
Группа нашего шутника в основном специализировалась на работе в Столице, частенько сотрудничая с полицией и смежниками из разведки. Так что он мог рассказать много чего любопытного, хоть и не всегда легко понять, где он шутил, где привирал, а где развешивал на уши откровенную лапшу, вроде байки о жарком из младенца.
«Мило, — усмехаюсь я, глянув на беременную ровесницу с бланшем на пол-лица. Девчушка лет двенадцати-четырнадцати сидела на ступеньках и «лечилась» крепким алкоголем прямо из горлышка. — А где-нибудь в паре километров звучит «хруст булки» и вовсю льется шампанское. У каждого вечера упоительны по своему, хе-хе».
Спустя некоторое время блужданий и лицезрения безрадостных картин разрухи, грязи и нищеты преддверия настоящих трущоб поворачиваю назад. Перспектива найти здесь что-нибудь приятное глазу или носу — порыв ветра донёс «дивный букет» запахов помойки, падали и общественного туалета, который с лёгкостью перебил и так не самый благостный аромат грязных улиц — выглядела весьма сомнительно. Прекратив тянуть силу Яцуфусы, которая уже перестала казаться приятно-прохладной, я изменил направление движения, собираясь, сделав крутую петлю вернуться к «Улыбке судьбы».
Но спокойно вернуться в гостиницу мне не дали.
* * *
Уже на границе относительно пристойных кварталов из подворотни раздался детский крик:
— Сестрёнка, подожди!!! — Вскоре оттуда выскочил белокурый мальчуган лет восьми. — Пожалуйста, помоги! Сестрёнка Лия! Ей придавило ногу! Ей больно, а бревно слишком тяжёлое! Скорей! Пойдём! — продолжая тараторить, ребёнок попытался ухватить меня за пояс, но получил хлопок по руке и больше не пробовал тянуться, куда не следовало. Впрочем, создавать шум он не перестал. — Прошу! Пожалуйста, пожалуйста, помоги! Ты же добрая! — мальчик начал всхлипывать, а по его лицу потекли слёзы.