Из тьмы
Шрифт:
— Уосук!
— Гм… «Инородца Уосука, сына Токура».
Из груди людей вырвался вздох облегчения. Старшины родов потянулись к столу с серебряными и медными печатями в руках. Князь Иона свою уже прижимал к бумаге, предварительно закоптив кругляш черным дымом горящей бересты.
Глава вторая
В юрте Никифора Токура. «Не отдам сына!»…
У покосившейся, ветхой кладовки, сооруженной из лиственничной коры, время от времени подпрыгивая от холода, стоял
Уосук ждал отца, ушедшего рано утром на озеро. Еще недели две назад он обязательно увязался бы за отцом: невелика радость целый день сидеть в юрте! Куда интереснее забрасывать сеть или вытаскивать из воды верши с забредшими в них гольянами [8] . Увы, миновали деньки, когда одежда Уосука еще спасала от холода. Даже в пяти шагах от юрты, когда в любую минуту можешь нырнуть в ее спасительное тепло, и то невтерпеж. А каково на озере, уже затянутом первым ледком?
8
Гольян — мелкая озерная рыба.
Из разговоров родителей Уосук знал, что дела плохи. Запас рыбы так мал, что его не хватит и на первые месяцы зимы. Если отец не успеет наловить достаточно карасей, пока лед сравнительно тонок, их ждет голодная смерть: они питались только рыбой. Больше у них ничего не было.
Голод давал о себе знать уже сейчас: за весь сегодняшний день Уосуку достался лишь десяток крохотных гольянов да стакан не забеленного молоком чаю. Хорошо бы, вернулся отец не с пустыми руками, тогда мать сварила бы сразу много карасей…
Дверь юрты приотворилась ровно настолько, чтобы просунуть голову.
— Иди домой! Замерзнешь! — крикнула Елена, мать мальчика.
— Еще немного подожду, мама! Отец, наверно, уже близко!
— Кому я говорю? Домой! — раздраженно крикнула женщина.
Но в это мгновение Уосук увидел отца. Никифор Токур шел сгорбившись, словно тымтай [9] с рыбой, который он нес за спиной, давил на нее непосильной тяжестью. Уосук взвизгнул и бросился к нему. По пути он зацепился за пенек, упал на оба колена и расшиб их так сильно, что сразу не мог встать.
9
Тымтай — берестяной короб для рыбы.
Никифор поднял его за шиворот.
— Дурень! Ослеп, что ли? — хмуро проговорил рыбак. — Такой комлище не заметить! Где были твои глаза?
— Я к тебе… бежал! — всхлипнул Уосук.
— Зачем бежал, спрашивается?
— Рыбу посмотреть!
— На, смотри!
Никифор стянул короб с плеч и швырнул его к ногам мальчика. Уосук с нетерпением взглянул: на дне тымтая лежало лишь несколько мелких карасей и гольянов, побелевших от мороза. Уосук опустил голову и побрел домой. Кровь сочилась из его разбитых коленей.
— Ну, как улов? — с тревогой спросила она.
— Совсем никуда. Еле на ужин хватит. Не идет рыба, — с горечью ответил Токур. — Перетащил верши на озеро Харыялах — все равно без толку!
В юрте стояло неистребимое зловоние прогорклого рыбьего жира. Этим жиром Елена натирала телячьи шкуры перед тем, как давить их на кожемяке. Как раз в этот день она занялась шкурой теленка, павшего еще весной. Кожемяка — неуклюжее деревянное сооружение с длинной ручкой — тускло лоснилась. Елена подбросила в камелек дров, поставила чайник. Никифор сел, повернувшись окоченевшей спиной к очагу, и закурил трубку. Руки его дрожали.
— Никак не могу взять рыбу: ни вершей, ни сетью. Раньше, бывало, тоже не везло, но не так. Что зимой делать будем?
— Неужели в наших озерах совсем перевелась рыба?
— Э-э, какое там перевелась! Дух, хозяин воды, наверно, сердит. Не вывесил весной ему салама [10] , вот он и обиделся.
— Помрем с голоду мы с тобой, — печально проговорила Елена. — Надо хоть сыночка спасать… Отдай его в работники.
— Кому он нужен такой маленький? У богачей и взрослых батраков хватает. А остальным и самим кормиться нечем. Зачем им лишний рот!
10
Салама — дар духу, хозяину воды.
— Упроси кого-нибудь… Доживем до весны — отработаем.
— Не пойду! Никуда не пойду! — вдруг заревел Уосук.
— Эх ты, глупыш, — покачал головой отец. — Да разве ж я отдал бы тебя, будь хоть какая надежда? Лучше жить у чужих, чем умереть у своих.
Елена сняла с огня чайник и направилась к столу. Мимоходом взглянув в окно, она оторопела: во дворе к почерневшему от времени сэргё [11] привязывал своего сытого коня Иона Хахаров.
11
Сэргё — коновязь в виде столба.
— Князь приехал! — пролепетала она, едва не выронив чайник.
— Князь? С чего бы это? За долгами?.. Так я ему ничего не должен вроде, — пробормотал Токур, невольно вставая.
Между тем Хахаров уже вваливался в юрту. Перекрестившись на темный угол, где, по его предположениям, должна была висеть икона, он вытер заиндевевшие усы и уселся на скамью.
— Что нового? — зычным голосом начал он.
— Ничего! А у тебя какие новости, князь?
— И у меня ничего.
Хахаров обвел хижину взглядом. Что можно увидеть в юрте бедняка? Закопченные, бурые стены, лохмотья на нарах, несвежая деревянная посуда… Все это князец видел много раз и в других бедняцких жилищах. Но в этом было как-то по-особенному скудно и печально.
— Рыбы много запас?
— Где там! Зря мучаюсь только. Нынче и дно в тымтае не закрыл. А лед с каждым днем все толще.
— Если нет улова — беда, — с деланным сочувствием произнес князец, а сам опять провел шарящим взглядом по юрте.