Из виденного и пережитого
Шрифт:
— Батюшка, мне можно у вас покаяться?
— Можно, — говорю.
—Ну, так я хочу покаяться. Арестант с горячими слезами высказывал свои грехи. Наконец, вздохнул и сказал:
— Мне учение Христа очень нравится; пожалуй, я скоро буду христианин.
— Нет, Али, ты, мой дорогой, подожди креститься, а вот постарайся хоть один месяц так жить среди арестантов, как вот учит Евангелие.
— Хорошо, — ответил Али. — Я так и буду жить; будут меня ругать, бранить, а я за них буду молиться, буду им все приносить, убирать, не буду сердиться, буду всех любить и пойду со своими арестантами мириться. Я вот месяца два как с ними побранился, значит, пока креститься не стоит?
—
Али вышел из церкви и отправился в свою камеру. Проходит месяц, другой, я Али не вижу. Как-то служу я вечерню, смотрю, Али стоит в церкви. Кончилась вечерня, Али ждет меня.
— Я, батюшка, — забасил Али, - еще хочу покаяться.
— Хорошо, — ответил я.
Али в эту исповедь с самого детского возраста все свои грехи высказал. Когда кончилась исповедь, Али поднялся на ноги и промолвил мне:
— Я скоро буду христианином. Я как стал жить этот месяц по Евангелию, то куда и скорби, печаль девались, мне хочется всех любить и всем делать только добро.
Через месяц после этого я его крестил.
Арестант этот человек был в высшей степени красивый и интеллигентный. Его горе — клептомания.
— Не могу, не могу жить, — говорил арестант, — без того, чтобы не украсть. Были дни в моей жизни, когда я, как ребенок, предавался отчаянному рыданию. Что я буду делать? К каким врачам ни обращался, чьи советы ни принимал к себе, и все бесполезно. Что я буду теперь делать?
— Молитесь ли вы Богу? — упросил я его.
— Нет, вот уже лет десять не ходил в церковь, не исповедовался, не причащался Святых Тайн и никогда не молился за все это время.
— Милый мой, попросите у Начальника тюрьмы, чтобы он разрешил вам сидеть некоторое время в одиночном заключении, я буду к вам ежедневно ходить и там вдвоем будем молиться.
— Мне как-то стыдно, неловко просить начальника об этом, он не поймет меня и будет смеяться надо мной.
— Зачем смеяться? Ведь тюрьма по своему назначению есть исправительное учреждение?
— Да оно так-то так, но...
Я понял, что его ложный стыд удерживает от того, чтобы он, как интеллигентный человек, решился для молитвы обращаться к начальнику, чтобы он разрешил ему сидеть в одиночном заключении. Тогда я предложил ему другой выход.
— Ну, хорошо, — говорил я ему. — Так вы во время моей церковной службы приходите в алтарь и станьте где-нибудь в уголке и принуждайте себя к молитве.
Арестант согласился. После трех служб он подошел исповедаться и причаститься Святых Тайн. По прошествии дней пяти я его опять увидел в тюрьме. Когда он увидел, что я вошел в церковь, то последовал и он за мной. Я только что вступил в алтарь и начал раскрывать Престол, как вдруг что-то повалилось у, моих ног. Взглянул и увидел, что это лежит молодой красавец, который со слезами благодарил меня: ему с того дня сделалось очень легко словно какой-то камень свалился с его души. Я бросился ему на шею и начал его целовать. Мне было очень радостно за него. Когда он поднялся на ноги, кровь хлынула ему в лицо, и слезы по этому лицу оставили свои тонкие следы. О, как он был тогда красив! Как какой-нибудь ангел с неба слетел. Таким он мне казался тогда.
Этот арестант был русский сектант. Все время моего последнего пребывания в этой тюрьме, он ходил, на мои духовно-нравственные беседы и ни одной церковной моей службы не опускал. Ему очень нравилось, когда я говорил арестантам о том, чтобы жизнь их согласовывалась с Евангельским учением. Он ухватился за эту мою мысль, когда я в своей проповеди высказался так:— Смотрите,
Эти слова тронули арестанта-сектанта, и он попросил меня прийти к нему в одиночную камеру. Когда я пришел к нему, то сектант возрадовался моему приходу. Сектант-арестант попросил меня сесть рядом с собою на полу его маленькой камерки. Я сел. Арестант вынул из своего засаленного кармана Святое Евангелие и, открыв его, нашел четвертую главу от Иоанна, указал мне 24-й стих. Я его прочел.
— Батюшка, ради Христа, растолкуйте мне его. Что это значит: «Бог есть дух, и поклоняющиеся Ему, должны поклоняться в духе и истине».. Что это такое: «Поклоняться духом и истиною»?
— Сын мой милый, — ответил я, — это значит, что вся жизнь верующего христианина должна быть духовной, подобной жизни Христа Бога, и настолько эта жизнь христианина должна быть цельной и богоподобной, чтобы в нее никакая фальшь, никакая ложь, никакой обман и соблазн не могли проникнуть, и она, как жизнь христианина, должна быть жизнью сына Божия, по образу Единородного Сына Божия Христа, который и есть одна в полном смысле слова Истина. Когда мы эту Божественную Христову жизнь будем воплощать в своей жизни, тогда мы и будем поклоняться истиной, т.е. совершенствоваться в усыновлении себя Богу. Истина наша есть беспрестанное усыновление себя Богу.
Говоря это, я взглянул на сектанта, а у него слеза за слезой крупными каплями падают на страницу Евангелия.
— Дорогой батюшка, — сквозь слезы промолвил сектант, — почему это нам так не говорят священники? Если бы они нас учили правильно понимать Святое Евангелие, то жизнь наша изменилась бы. Я не раз Вас слышал и не раз видел Ваше отношение к арестантам, и меня это страшно всегда поражало. У Вас, ведь, батюшка, нет различия между людьми, арестант ли он, или начальник тюрьмы — у Вас одни и те же отношения. Мы до слез рады, когда Вас слушают и с Вами беседуют и беседуют свободно, русский арестант, бурят, китаец, магометанин, раскольник, православный, лютеранин, еврей, католик — для Вас все одинаковы и ко всем Вы, как родной, наш общий брат, относитесь. Вот это-то нас и радует. Но теперь я Вас буду спрашивать, а Вы отвечайте мне.
— Хорошо, — ответил я.
— Скажите, Христа ради, грешно ли воевать?
— Да, думаю что грешно.
— Грешно ли судиться?
— Да, по учению Христа, для христианина война и суд в жизни его не должны быть.
— А развод? — спросил меня арестант.
— И развода, по учению Спасителя, в жизни, христианина не должно быть.
— А государство?
— Это для естественного человека, то есть не для христианина, оно есть высшая норма общественной жизни; для христианина же — тот сырой материал, из которого ученики Христа должны проповедью и своею личною жизнью создавать материал для Царства Христова на земле!