Из виденного и пережитого
Шрифт:
— Я, ведь, батюшка, — начал говорить сектант-арестант, — с самого юного возраста ищу Бога. И вот смотрю, смотрю и нигде Его не нахожу.
Я говорю ему:
— Друг мой милый, если Его в самом тебе нет, то и нигде Его не найдешь. Его прежде всего нужно в самом себе искать. Если Его там нет, то нужно эту старую жизнь разрушить в себе и начать такую, в которой был бы Бог. Бог вне нас есть, только дает нам о Себе знать изнутри нас самих. Другого познания Бога нет.
— Как это хорошо. Действительно, познать и знать Бога только тогда можно, когда будешь жить жизнью Христа.
— Верно.
— Но почему же, батюшка, почти никто не живет жизнью Христа? Или же действительно трудно и даже, быть может, почти невозможно жить таковою жизнью? — спросил арестант.
— Жизнь наша должна всячески проникаться Христом, а для этого нужно прежде всего
Арестант от радости заплакал.
— Вы знаете, моя душа от Ваших слов наполняется радостью. Теперь позвольте, батюшка, быть перед Вами откровенным. Я прежде был православным, а дотом оставил православие. Жил я в своем городке, не скажу богатым, но с малыми средствами человеком. Состоял я при своей церкви ктитором так лет семь. В нашей церкви было два священника, диакон и два псаломщика. Один старший священник был очень скуп и любил копейку. Второй предавался чересчур пьянству и, как вдовый, частенько крутился с женщинами. Диакон же, кичась своим голосом, нарочно перед обедней выпивал по целой бутылке за каждую литургию. Каждый почти праздник они в церкви и за церковью ссорились, один другого попрекали, бранили и были случаи, что дома у себя и дрались. Псаломщики, что говорить напрасно, были оба трезвые, да и жизнь вели благочестивую.
У диакона была большая семья. Бывало, диаконица придет к нам в семью, да и плачет горькими слезами. Я его шесть детей чуть не кормил. Дрова, хлеб, соль, все почти нужное доставлял им, и что же? За добро диакон отплатил мне злом, а батюшки это зло закрепостили на мне. Бы знаете, батюшка, что они сделали? Они подговорили диакона, чтобы он меня убил, и за что же? Что я якобы делаю ему благодеяния из-за того, что я живу с его женой. Да ведь знаете ли, батюшка, у меня такая жена своя красивая, что я даже и мысли-то не имел никакой греховной. Диакон так был настроен другими, что я даже стал его бояться. Однажды диакон напился пьяным и стал ночью бить у меня окна, а я вышел, да и толкнул его, а он каким-то образом повалился, да прямо в колодец. Оттуда-то его вытащили уже мертвым. Меня осудили на каторжные работы на восемь лет. Священники, вместо того, чтобы защищать меня, сами стали свидетелями против меня. Тут-то я и отрекся от православной веры. Я буду продолжать свой рассказ.
— Продолжайте, — попросил я его.
— Я, батюшка, должен сказать и то, что, по моему мнению, сектанты более живые искатели Бога, они желают все пережить личным своим опытом, исследовать христианскую жизнь. Правда, у сектантов нет Евхаристии, нет священства, Но, положа руку на сердце, ведь православные несмотря на Евхаристию и законное священство несравненно хуже живут сектантов в смысле религии. В православии нет жизни, нет движения вперед. Как бы сектанты ни уклонялись в сторону от Православной Церкви, по крайней мере, -они уклоняются не в язычество и из религиозной христианской полосы не выходят. Зато православные уклонились, и почти все, то в какой-то спиритуализм, то в теософию, то в грубый и научный материализм, а христианство им так наскучило, что они от одного чтения, поповского чтения Евангелия в церкви позевывают, а во время церковной проповеди все уходят. Эх, батюшка, на что ни посмотришь, то только приходится пожимать плечами. Если кто сам решился искать спасения, решился жить по учению Христова Слова, тот только и живет, а Церковь Православная мало ему в чем помогает, потому что живых примеров не стало. Вот года три тому назад открыли мощи св. Серафима. Все пишут, все говорят, все кричат: вот в Православной Церкви, и только в Православной, являются святые мощи, вот явился Серафим Саровский и т.д. Все благочестивые православное возрадовались этому явлению и целыми тысячами богомольцы потянулись к нему в Саровскую пустынь. Я тогда еще был на свободе, и вот теперь только я вспомнил, сколько писали о его чудесах, исцелениях и т.д. Но ни один архиерей, ни один проповедник, ни один духовный писатель не сказал, что не для того явились эти мощи святого Серафима, чтобы телесные наши недуги и болезни
Нужно сознаться и здесь, что во многом арестант-сектант прав, возражать ему было нечего. Поговорили, да поскорбели мы с ним, что теперь чистого христианства нет на земле и порешили с ним взяться за свою собственную жизнь и перенести ее с широкого пути на путь узкий, Христов, Как этот сектант ни относился скептически к Православной Церкви, а все таки пожелал у меня исповедаться и причаститься Святых Тайн. После принятия им Святых Тайн, он сам не раз сознавался предо мною, что без сего таинства нельзя христианину быть. Нужно сказать правду, что сей сектант был один из примернейших по своей религиозности арестантов во всей Читинской тюрьме; Я много работал с узниками. Передо мной прошло много узников, я более других тюремных священников счастлив тем, что я пользовался большой любовью к себе со стороны узников.
Нужно еще сказать и то, что у арестантов у многих душа редко для кого открывается настежь. Меня же арестанты любили и, любя меня, они говорили и открывали мне свои тайны.
Священник П.Г. Этот батюшка был городским священником, любил его и местный епископ. Он был вдовцом. Был на миссионерских курсах в Казани. Как миссионер он, пожалуй, был слабоват; как рядовой батюшка, он был ничего себе, подходящий. Часто ходил он с крестными ходами, был кой-куда частенько командирован. Любил он широко жить, был гостеприимный такой и немножечко любил хвастнуть чем-нибудь. Если его везет куда-нибудь по городу извозчик, то он обязательно вместо тридцати копеек дает рубль или два; квартировал он всегда у евреев и никогда у русских; награды он любил больше, чем самого себя.
Когда была русско-японская война, он в то время примостился к какому-то Красному Кресту в качестве письмоводителя. Часто я его видал у некоторых членов местной духовной консистории, в госпитале. Ума большого в нем не было, но всегда был себе на уме, хитрил, льстил, подмазывался, кого нужно подпоить, это он это сделает. В годы нашей революции он всячески старался применяться к самым выгодным для него обстоятельствам: сегодня он ярый правый, завтра он крайний левый, послезавтра он благочестивый беспартийный батюшка и т.д.
Выбрало его епархиальное начальство секретарем в сиротское епархиальное попечительство; когда приходила к нему ревизия, то он умел угостить ревизоров, и дело в шляпе.
После того проходит так месяцев восемь, председатель этого попечительства случайно проходит мимо казначейства и встречает казначея. Последний заявил председателю, что Синод последние деньги, несколько тысяч, выслал ему, я уже, говорит казначей, имею об этом сведения. Председатель подобным известием казначея был сразу ошеломлен, что ему, как председателю, об этом ничего неизвестно:
—Как? — в испуге вскрикнул казначей. — Вы уже несколько десятков тысяч получили от меня! Председатель ужаснулся.
— Кто же получил эти деньги? — спросил председатель.
— Ваш письмоводитель с удостоверением от Вас, за подписью Вашею.
— Ничего подобного, я ничего не знаю, г. казначей, что Вы говорите! — в испуге стал отказываться председатель.
Казначей повел его в свой кабинет, показал ему все от имени его удостоверения на получение денег и все те требовательные бумаги на эти деньги, на которых значились имена всех членов этого Комитета за личной подписью как самого председателя, так и других членов. Когда председатель увидел и убедился в преступном подлоге своего секретаря или делопроизводителя, то так и ахнул! Сейчас же поспешил об этим сообщить местному епископу последний — прокурору, и пошла писать...