Из воспоминаний сельского ветеринара
Шрифт:
— Погоди, Трис, — перебил я. — Когда я под вечер был у Хелен, Клифф спросил, нельзя ли ему отпраздновать с нами. А раз так, то почему бы не отправиться в его любимый трактир? Как-никак девочка родилась у него в доме!
Тристан сощурился.
— А конкретно?
— В «Черного коня».
— М-м-да-а… — Тристан обратил на меня задумчивый взор и сложил кончики пальцев. — Торгуют от «Расселла и Рангема». Недурная пивоварня. И пропускал я в «Черном коне» весьма и весьма приятные кружечки. Но я заметил, что ореховый привкус становится слабее в зависимости
— Ах, боже ты мой! — Зигфрид вскочил на ноги. — Это все-таки пиво, а не чувствительные химические реактивы!
Тристан онемело поглядел на него с глубочайшей укоризной, но его брат уже повернулся ко мне.
— Прекрасно придумали, Джеймс. Забираем Клиффа и отправляемся в «Черного коня». Приятное, тихое местечко!
И действительно, когда мы вошли туда, я сразу почувствовал, что ничего лучше и вообразить было нельзя. Косые лучи заходящего солнца золотили выщербленные дубовые столы и скамьи с высокими спинками, на которых расположились два-три завсегдатая. Никакой новомодной мишуры и блеска, но мебель, простоявшая в этом зальце более ста лет, придавала ему удивительно безмятежный вид. Именно то, что требовалось на этот раз.
Зигфрид поднял кружку:
— Джеймс, да будет мне разрешено первым пожелать Розмари долгой жизни, здоровья и счастья!
— Спасибо, Зигфрид, — сказал я и с умилением посмотрел, как следом за ним подняли кружки все остальные. Да, я был среди друзей!
Клифф с обычной своей сияющей улыбкой обернулся к хозяину.
— Редж, — произнес он благоговейно, — а оно все лучше становится. Все лучше!
Редж скромно поклонился, и Клифф объявил:
— Право слово, Джим, нет у меня друзей дороже мистера Расселла и мистера Рангема. Люди что надо!
Все засмеялись, а Зигфрид похлопал меня по плечу.
— Ну, мне пора, Джеймс. Повеселитесь. Не могу выразить, как я за вас рад!
Я не стал его удерживать. На фермах в любую минуту может случиться непредвиденное, и кто-то должен нести вахту в приемной. А это был мой праздник.
Все шло чудесно. Мы с Алексом вспоминали наше детство в Глазго. Тристан рассказывал занимательные истории о наших холостяцких днях в Скелдейл-Хаусе, а Клифф светил нам своей широкой улыбкой.
Меня же переполняла любовь к ближним. Вскоре мне надоело копаться в набитом бумажнике — днем я специально завернул в банк, — и я вручил его хозяину.
— Наливайте прямо отсюда, Редж, — распорядился я.
— Будь по-вашему, мистер Хэрриот, — ответил он, не моргнув и глазом. — Так оно проще выйдет.
И вышло куда проще. Люди, почти или вовсе мне не знакомые, то и дело поднимали кружки за здоровье моей дочери, и мне оставалось только благодарно кивать и улыбаться в ответ.
Не успел я оглянуться, как Редж предупредил, что пора закрывать, и я расстроился. Неужели так скоро — и уже все? Я подошел к хозяину.
— Нам домой еще рано, Редж.
— Вы же знаете, так по закону положено, мистер Хэрриот, —
— Но ведь сегодня вечер особый, верно?
— Пожалуй… — он поколебался. — Давайте так: я запру двери, а потом спустимся в погреб и пропустим кружечку-другую на дорожку.
Я обнял его за плечи.
— Чудесная мысль, Редж! Пошли вниз.
Мы спустились по ступенькам в погреб, зажгли свет, закрыли за собой крышку и расположились среди бочек и ящиков. Я оглядел компанию. Она несколько увеличилась с начала празднования — к исходному ядру добавились два молодых фермера, бакалейщик и служащий управления водными ресурсами. Всех нас связывала теплейшая дружба.
И вообще в погребе было очень уютно. Например, никто не беспокоил хозяина, а прямо шел к бочке и открывал кран.
— В бумажнике еще что-нибудь есть, Редж?! — крикнул я.
— Битком набито. Не волнуйтесь, наливайте себе на здоровье.
Мы наливали, и веселье не убывало. Было уже за полночь, когда на наружную дверь обрушились тяжелые удары. Редж прислушался и вылез из погреба. Он скоро вернулся, но прежде в дыру просунулись ноги в синих форменных брюках, а затем мундир, испитое лицо и каска полицейского Хьюберта Гула.
Он обвел нас меланхоличным взглядом, и последняя искра веселости угасла.
— Поздновато пьете, а? — безразличным тоном осведомился он.
— Как сказать, — Тристан испустил заразительный смешок. — Случай ведь особый, мистер Гул. У мистера Хэрриота супруга утром разрешилась дочерью.
— А? — Аскетическая физиономия над костлявыми плечами повернулась к моему другу. — Но, по-моему, мистер Уилки не обращался с просьбой о продлении часов торговли ввиду этих чрезвычайных обстоятельств.
Возможно, это была шутка, хотя мистер Гул шутить не любил и не умел. В городе он слыл суровым служакой, который никогда ни на йоту не отступал от правил и инструкций. Во время его дежурства никто с наступлением темноты не рисковал выезжать на велосипеде с неисправным фонариком. А уж за нарушение часов торговли питейными заведениями он карал беспощадно. Он ведь пел в церковном хоре, хранил свою репутацию незапятнанной, принимал деятельное участие в различных благотворительных начинаниях и всегда поступал правильно. Непонятно, почему на шестом десятке он все еще оставался простым деревенским полицейским.
Тристан нашелся мгновенно.
— Ха-ха-ха! Отлично сказано. Но ведь все получилось само собой. Под влиянием минуты, как говорится.
— Называйте, как хотите, но закон вы нарушили, и вам это отлично известно. — Мистер Гул расстегнул грудной карман и извлек записную книжку. — Ваши фамилии?
Я сидел на перевернутом ящике и при этих словах прижал колени к груди. Какой финал блаженного вечера! В городке редко случались интересные происшествия, и «Дарроуби энд Хултон таймс», конечно, раздует сенсацию. В каком я предстану свете и все мои друзья тоже? А бедняга Редж, жмущийся в уголке, он-то поплатится больше всех — и по моей вине.