Из воспоминаний сельского ветеринара

Хэрриот Джеймс

После долгого мучительного изучения каталогов разных фирм, наслушавшись всевозможных советов и рекомендаций, я сократил список вожделенных моделей до трех и, чтобы сделать окончательный выбор, попросил доставить их в Скелдейл-Хаус, прослушал на каждой начало бетховенского Скрипичного концерта, потом повторил пробы еще несколько раз, несомненно доведя представителя радиомагазина до белого каления. Зато я убедился, что должен купить «Мэрфи» и только «Мэрфи». Великолепный футляр, изящные ножки, а главное — звучание! На полной мощности — ни малейшего смазывания!

Я был совершенно очарован, но в бочке меда имелась своя ложка дегтя: стоило это чудо девяносто фунтов с лишним, деньги в 1950 году колоссальные.

— Хелен, — сказал я, когда мы установили покупку в гостиной. — Надо последить, чтобы дети к ней не прикасались. Пусть ставят пластинки на старый проигрыватель, но к «Мэрфи» их допускать нельзя.

Какая наивность! На следующий же день, вернувшись, я еще в коридоре был оглушен хоровым припевом к «Призрачным всадникам» Бинга Кросби, неистовавшим на обороте «Беззаботных рук» во всю силу, на какую был способен «Мэрфи».

Я приоткрыл дверь гостиной и заглянул в щелку. «Призрачные всадники» окончились, Рози пухлыми ручонками сняла пластинку, уложила в конверт, потряхивая косичками, промаршировала к шкафчику с пластинками, поставила Бинга Кросби на место и извлекла новую пластинку. На полпути к радиоле я ее перехватил.

— А на этой что? — спросил я.

— «Пряничный человечек», — ответила она.

Я посмотрел на наклейку. Действительно! Но как она узнала? Детских пластинок у меня была уйма, и многие выглядели абсолютно одинаково. Тот же цвет, та же группировка слов, а Рози в свои три года читать еще не умела.

Она опытным движением поставила пластинку на круг и запустила ее. Я прослушал «Пряничного человечка» до конца, а Рози выбрала еще одну пластинку.

Я посмотрел через ее плечо:

— А это какая?

— «Петя и волк».

Так оно и оказалось. Мне некуда было торопиться, и около часа Рози продолжала ублажать меня одной пластинкой за другой. Вскоре выяснилось, что из песен Бинга Кросби, чьим верным поклонником я был и остаюсь по сей день, она всем предпочитала «Беззаботные руки».

К исходу часа я пришел к выводу, что пытаться разлучить Рози с «Мэрфи» — бесполезно. Если она не уезжала со мной, то принималась слушать пластинки. Радиола стала ее любимой игрушкой. Но все оказалось к лучшему: ни малейшего вреда моей дорогой покупке она не причинила, зато, сопровождая меня, распевала самые любимые свои песни, не ошибаясь ни в едином слове, ни в единой ноте. И мне искренне нравилось ее пение. А «Беззаботные руки» скоро заняли особое место и в моем сердце.

Дорогу на эту ферму в трех местах преграждали ворота. Едва мы подъехали к первым, как пение оборвалось. Наступил звездный час моей дочурки. Чуть я затормозил, как она спрыгнула на землю, гордо зашагала к воротам и отворила их. Относилась она к этой своей обязанности с величайшей серьезностью, и маленькое личико сосредоточенно хмурилось, пока я благополучно не проехал в проем. Когда она вновь уселась рядом с Сэмом, я погладил ее по коленке.

— Спасибо,

радость моя, — сказал я. — Ты мне всегда очень помогаешь.

Она промолчала, но порозовела и надулась важностью. Ведь она знала, что похвалил я ее от души — необходимость самому открывать ворота всегда меня угнетала.

Вторые и третьи ворота мы одолели тем же манером и въехали во двор фермы. Хозяин, мистер Биннс, запер корову в старом коровнике с продольным проходом, упиравшимся в стену.

Заглянув в стойло, я не без дурных предчувствий обнаружил, что моя пациентка принадлежит к галловейской породе: черная масть, косматая челка падает на угрюмые глаза. Перехватив мой взгляд, корова наклонила голову и захлестала хвостом.

— А что, привязать ее вы не могли, мистер Биннс? — спросил я.

Он помотал головой:

— У меня для них места не хватает, и эта почти все время пасется на пустошах.

Оно и видно! Назвать ее домашним животным язык не поворачивался. Я посмотрел на Рози. Обычно я сажал ее в кормушку на сено или на перегородку, чтобы она могла посмотреть, как я работаю. Но галловейская корова была малоподходящим для нее обществом.

— Рози, — сказал я, — тут мне негде тебя посадить. Пойди в конец коридора и подожди там в сторонке.

Мы вошли в стойло, и корова начала приплясывать, явно пытаясь вскарабкаться на стенку. Я был приятно удивлен, когда фермеру удалось набросить на нее веревку. Он попятился в угол.

— А вы сумеете ее удержать? — спросил я с сомнением.

— Уж постараюсь, — пропыхтел мистер Биннс. — А эта штука у нее вон там на спине.

Редкий случай! Большой вскрывшийся абсцесс почти у основания хвоста. А хвост все хлестал и хлестал из стороны в сторону — верный признак дурного норова у быков и коров.

Я осторожно провел пальцами по вздутию, и задняя нога, словно подчиняясь врожденному рефлексу, брыкнула меня, косо скользнув по бедру. Я этого ожидал и продолжал исследование.

— И давно он у нее?

Фермер врыл каблуки в пол и судорожно стиснул веревку.

— Да месяца с два. То прорвется, то опять вздуется. Я всякий раз думал, что уже все, но конца что-то не видать. А причина в чем?

— Не знаю, мистер Биннс. Наверное, она каким-то образом поранилась, и в рану попала инфекция. Ну а отток тут очень плохой. Мне придется удалить много омертвевшей ткани, иначе заживление вообще не начнется.

Я перегнулся через перегородку.

— Рози, пожалуйста, принеси мне ножницы, вату и бутылку с перекисью.

Крохотная фигурка помчалась к машине и скоро вернулась со всем, что мне требовалось.

— Черт подери! — сказал фермер, с удивлением за ней следивший. — А девчушка хорошо разбирается, что у вас там где.

— О да, — ответил я с улыбкой. — Не стану утверждать, что она может отыскать в багажнике любую вещь, но то, чем я часто пользуюсь, знает как свои пять пальцев.

Я наклонился через перегородку, Рози вручила мне ножницы, вату и бутылку, а потом послушно отошла в дальний конец прохода.