Из-за девчонки (сборник)

Алексеев Валерий Алексеевич

Долго, долго шла зима с ее днями, похожими на затяжные сумерки, низким небом и серыми снегами. Но закончилась наконец и она. На помощь Колюне кроме музыки пришла весна – известная мастерица менять настроение людей в лучшую сторону. С домов и деревьев до земли протянулись золотые нити капели: весна трудолюбиво выстукивала вдохновенные монологи в пользу того, что жизнь, как бы там ни было, прекрасна. В хмуром небе Колюниного несчастья появились голубые оконца. Разлука как весна: одно уносит, другое приносит…

Это было в теплый майский день… Бабуля прослышала

от соседки, что в универсаме продают соленые помидоры в банках. Не мешкая, засобиралась в магазин.

– Я сбегаю, – загородил ей дорогу Колюня, пожелавший немного пройтись, вытянул из ее рук авоську и повелел: – Гони мани!..

Бабуля выдала требуемые деньги.

– Сколько взять? Ван? Ту? – спросил он и, облегчая бабуле понимание английского языка, показал ей сначала один палец, потом – два.

– Ту, ту! – вынужденная объясняться на чужом языке, закивала бабуля. – Одну-то мы с тобой съедим, а вторую откроем, когда отец с матерью приедут…

– Вэлл!.. – хлопнул ее Колюня по плечу. – Ю а зе бест грэнни ин Москоу энд сабэбс. Я хотел сказать, что ты самая лучшая бабуля в Москве и Московской области.

– Иди, не болтай! – отмахнулась она и вытолкала внука за дверь. И сама пошла в промтоварный – покупать себе чемодан.

В те дни она потихоньку собирала вещи. Вскоре должны были приехать в отпуск сын и невестка. Внук сдаст выпускные экзамены и уедет с ними, будет жить и учиться два года за границей. А она вернется к себе в деревню. Там ей будет лучше: есть родня и в отличие от Москвы так тихо, что слышно, как в тазу лопаются мыльные пузыри…

Но жалко было расставаться с внуком. Поначалу-то он ей многим не нравился: балованный, думает только о себе, смеется, над чем можно и над чем нельзя. Родная кровь, а вроде как иностранец, говорит по-русски, а не поймешь, одевается, стрижется – глаза бы не глядели… И только когда слегла, убедилась, что есть у него и душа, и сердце. Она ведь было уже собралась ложиться в больницу – он не позволил. Кормил, поил – в жизни за ней так никто не ухаживал…

С осени, заметила она, стал он скучным, нервным. То песни поет, то слова от него не добьешься. Потом догадалась: девчонка у него на уме, та самая, что с Валерием Коробкиным приходила к нему, когда болел. Но говорить ему про свою догадку не стала, даже притворялась, что ничего не знает. Боялась! Взрослые, когда им взаимностью не ответят, пуще смерти боятся непрошеного сочувствия. А дети, если с ними такое стряслось, жалости и вовсе могут не снести. Пусть этот огонь в самом человеке горит – быстрее погаснет…

Вдруг внук начал ходить в новую школу. Она не спросила даже почему. Может, из той его исключили, может, сам ушел – какое ее дело? Раньше стала подниматься утром, готовить ему завтрак, следила, чтобы проездной не забыл взять… Перед майскими позвонили родители. Он им про то, другое рассказал, а про новую школу – ни слова. Затем ей передал трубку. Она взяла без большой охоты – от телефона у нее всегда начинала болеть голова – и тоже им про школу ничего не сказала. Приедут – пусть сами разбираются, что случилось…

Из

универсама Колюня возвращался тихим шагом. На полпути к дому остановился, чтобы поиграть в игру, которой мы все когда-то увлекались, – с закрытыми глазами повернулся лицом к солнцу и стал осторожно впускать в себя его ослепительные лучи. В нем тотчас вспыхнули, причудливо изгибаясь, золотые ветви света, залетали синие райские птицы, от него к солнцу, нанизанные на невидимые струны, протянулись гирлянды радужных бубенчиков. Проще простого сотворить такой праздник света – смотреть на солнце сквозь ресницы. И желательно, чтобы ресницы были как у Коли Рублёва – темно-красные, с загибами на концах, – праздник света будет ярче…

– Здравствуй! – вдруг услышал он.

Разлепил ресницы – перед ним с поднятым к небу лицом стояла Малышева. На ней было вьющееся на ветру оранжевое с синими цветами платье.

– Что ты там интересного увидел? – спросила она, продолжая глядеть в небо.

– Л-летающие тарелки.

– Где?! – Она еще выше запрокинула голову, и солнце затопило ее зрачки золотисто-зеленым, как в подсвеченном аквариуме, светом. – Я ничего не вижу…

– Я т-тоже, – с улыбкой сознался он. Переправил авоську из одной руки в другую и спросил: – Куда держишь путь?

– Тебя встречаю.

– Меня?! – потрясенно вытянул он шею.

– Я позвонила тебе, а твоя бабушка сказала, что ты в универсаме. Тогда я пошла тебе навстречу.

– Сочинила все.

– Правда, правда! – поклялась она. И тихо спросила: – Тебе нравится мое платье?

Он боязливо оглядел ее всю. И впервые в жизни обнаружил, что девчонки дышат грудью. Этого на слайдах не видно.

– Платье к-классное, – признал он. – Покупное?

– Это мы вместе с мамой шили. А материал подарил отец.

Она присела перед ним на корточки и загляделась на красные бомбочки помидоров. Зрачки ее глаз стали розовыми.

– Почему в школу не заходишь? – спросила она, водя пальцем по стеклу банки.

– А зачем? – дернул он плечами.

– Просто так. Неужели не хочется?

Долго еще она будет смотреть на эти помидоры? Чтобы поднялась, спрятал банки за спину.

– А у нас – новостей!!! – улыбнулась она, выпрямляясь. – Отгадай, с кем сейчас сидит Наташка Спринсян? С Мазаевым!

– А Караев?

– Как ты, один…

– Еще что нового? – Опять он поднял лицо к небу.

– Деньги на выпускной собирают. Придешь?

– Нет.

– Почему?

– Силу воли в-вырабатываю! – усмехнулся он.

Она по-птичьи склонила голову к плечу и тихо спросила:

– Скажи: это ты в зимние каникулы звонил и бросал трубку?

– А то к-кто же…

– Ты пугал, что нашу машину угоняют?

– Сдаюсь, – поднял он свободную руку.

– А на Восьмое марта открытку без подписи ты прислал?