Из записок районного опера
Шрифт:
…Так вот, при обыске на квартире Гайдуковского (как раз — в том диване, где наивный стажёр старался найти бомбу) вместо тротила и гексогена с детонаторами мы нашли пачки старых документов, фотографий и писем, — обычный архив любого пожившего на этом свете человека, если только у него нет полезной привычки ежегодно перебирать свои бумаги и уничтожать всё лишнее.
Среди этого бумажного хлама были и десятка 2–3 любовных посланий к Гайдуковскому от трахавшихся с ним в разные годы, или просто любивших его женщин, написанных разными почерками, датированных самыми разными временами, начиная от романтических 80-х (переписывался тогда Валентин Евгеньевич с одной семиклассницей из Одессы,
Последнее из таких чувственно-финансовых возлияний было помечено прошлым годом. Потом, надо понимать, Гайдуковский насадил на свой «шатун» Анну Матвеевну, и прочие женщины перестали его интересовать. Во всяком случае — интересовали уже не в той степени, чтобы обмениваться с ними посланиями…
Потапова, несомненно, знала или догадывалась о многих его старых пассиях, но наверняка была убеждена, что в настоящий момент он любит только её!.. Следовательно, сумей мы аргументировано доказать, что Гайдуковский продолжает гулять на стороне, и изменяет ей, при этом вкручивая насчёт искренности своих к ней чувств, — и в состоянии аффекта она вполне способна что-нибудь такое — этакое нам про него выложить!..
Но это сказать легко, а ты попробуй — сделать, особенно с учётом того, что Потапова — не наивная дурочка, и на пустое фу-фу не купится… Да и содержание в камере РОВД никак не располагает к доверчивости по отношению к сладкозвучным оперским внушалкам… Поэтому первой же её реакцией на наши фантазии в этом направлении будет: «Враньё!» И надо как-то по-особенному извернуться, чтобы убедить её в обратном…
…Сделать сие лучше всего было с помощью сфабрикованного любовного письма к Гайдуковскому, датированным свежим числом, и содержащим ясные намёки на то, что некая бабёнка любит его и трахается с ним уже и после того, как коротко стриженное лоно Аннушки начало регулярно принимать к себе в гости тренерского чудо-богатыря!..
Для начала я определил, кого мы назначим на роль «свежей» любовницы Гайдуковского. Это должна быть реальная, и лично знакомая Анне фигура, из ближайшего окружения каратиста. Вполне возможно, Аня и ранее испытывала к ней (как и к любой другой мало-мальски заметной особе женского пола в окружении жениха) нечто вроде ревнивого подозрения, и нам следовало всего лишь усилить это подозрение наглядными уликами… «Твой кошмарный сон оказался явью!» — вот что надо сказать ей этим «фальшаком»…
Так вот, «новой пассией» Валентина Евгеньевича я назначил Анжелу Шестаковскую, 11-й класс 112-й школы, — ту самую старшеклассницу из спортивной секции, пылкие взгляды на тренера которой заметил ещё в начале своего с ним знакомства.
Я уже навёл о ней некоторые справки. По негласной информации директора школы, в Гайдуковского Анжела действительно втрескалась по уши ещё полгода назад, но якобы — безответно, во что верилось с трудом. Если рядом с тобою — готовые по первому знаку раздвинуться симпатичные ножки, то кто ж удержится?.. Но физиологические подробности типа: «втыкал или не втыкал?» — меня особо не интересовали. Неважно, что было в реальности, а важно: как это изобразить Потаповой!..
Изобразить же надо так: было ВСЁ, и во всех вариантах!.. Главное — не переборщить, и не запутаться в деталях… Многие изящно задуманные и умело сработанные оперативные комбинации в оконцовке разваливаются именно на подробностях…
Несомненно, Анна Матвеевна не
Для себя я определил «исходные»:
Итак, Гайдуковский «жарит» ученицу второй месяц, и за это время Анжела написала ему две любовные записочки («Вадик, завтра я придти к тебе не могу — у меня менструации!», и «Лапочка, жду тебя в среду в обычном месте, не опоздай!»), а также — одно большое и страстное письмо в жанре: «Я вся твоя, ты — весь мой, и давай подробно поговорим про ЭТО!»
Посочиняв часок, набросал его содержание пунктиром, наметив огнедышащие фразы, коими Анжела должна воспользоваться, учитывая её романтический возраст, присущий первой любви накал страстей, и конкретные реалии их взаимоотношений с Гайдуковским по секции.
Вот несколько перлов из придуманной мною россыпи: «Когда ты в спортзале вчера при всех швырнул меня на ковёр и припечатал своим литым, мускулистым телом к полу, у меня в трусиках взмокрело от возбуждения!..», «Этой ночью, вспоминая о тебе, я трижды кончала во сне!», «Сладкий вкус твоей спермы до сих пор ощущается у меня во рту! После нашего последнего свидания я до сих пор специально не чистила зубы…», «О, как хочу снова ласкать язычком могучую головку, ощущать губами все прелестные ложбинки и бугорки твоей бархатистой мошонки!.. О-о-о-о-о-о!..»
Тут, правда, был небольшой риск в предположении, что Гайдуковский в близких общениях с дамами и барышнями использует их милые, нежные ротики и как футляр для «шатуна»… Но вдруг именно э т о он с ними — ни-ни, и по своему опыту общения с ним Потапова эту его особенность знает?!. Тогда фальшь сразу раскроется, и наша комедия потерпит фиаско… Но я верил, я ХОТЕЛ ВЕРИТЬ, что не мог такой душка и красавчик отказывать женскому полу в столь сладостном удовольствии… Тем более, что при воспоминании о чувственных губах Анжелы именно вышеупомянутая процедура в первую очередь и приходила в голову, — не к её же тесному и неразработанному ещё влагалу рваться чудо-богатырю!..
Итак, понадеявшись на «авось», я отправился по коридорам РОВД в поисках кого-либо, способного переписать моё творчество красивым «девичьим» почерком, и плюс к этому — написать координаты Валентина Евгеньевича на конвертике.
И в инспекции по делам несовершеннолетних я наткнулся на знакомую инспекторшу Зоечку Фролову, за коробку шоколадных конфет согласившуюся переписать мои каракули.
Была она плоскогруда, бледнолица, беспола, наверняка — фригидна. Торчащие во все стороны волосы-пакли делали её огородным пугалом. В прежне- «совковые» времена такой тип женщин реализовывал свой потенциал главным образом на общественной работе. А ныне, когда эра пылких общественниц навсегда канула в лету, она тлела на своей нервной и мало-оплачиваемой должности, — без мужика, детей и смысла жизни…
Объяснил ей, что т а к о е письмо — необходимо для проведения секретной операции. Было опасение, что пошлость и натуралистичность «Анжелиных» признаний шокирует целомудренную инспекторшу, но её отношение к моим писулькам оказалось спокойным, деловым, несколько отстранённым. Так, должно быть, студентки — медички на занятиях в анатомическом театре разглядывают обнажённые мужские тела. Не без интереса, как же, — ценное учебное пособие! — но при этом глазки похотью у них не светятся… И прикажи профессор: «Возьмите ладонью член трупа и тщательно ощупайте!», — то и возьмут, и пощупают, без всяких: «хи-хи» да «ха-ха»!.. Учёба есть учёба!..