Из записок районного опера
Шрифт:
В соседнем райотделе было такое: ребята проститутку «кололи» на предмет квартирных краж с использованием клофелина. Она, ясен перец, колоться не хотела, держалась стойко, как Гагарин в космосе, так они то ли сгоряча, то ли по пьяни, то ли хохмы ради — изнасиловали её резиновой дубинкой во влагалище. Елозят дубинкой в манде, и с гоготом требуют: «Признавайся, шалава!..» Тут, конечно — перебор… ненужная самодеятельность… Вряд ли те хлопцы в угрозыске приживутся… Во всяком случае, я чувствую и осознаю: так, как я — можно, разумно и правильно, хоть и противно, а как они — это ж окончательно можно оскотиниться!..
Боль в умелых руках — действенное оружие, но — не со всеми и не всегда.
Матёрого, неоднократно в прошлом битого на допросах, и потому уж привычного к боли рецидивиста колотить бессмысленно.
Такого тоже можно отпрессовать. Опыт 30-х годов свидетельствует, что при правильной организации пыточного искусства л ю б о г о можно довести до кондиций, до полнейшей готовности всемерно помогать следствию, рассказывать всё, что знаешь, и подписывать то, что тебе на подпись подсунут… Смогли бы и мы, тряхнув стариной, выколотить «сознанку» из самого заматеревшего душегуба, но для этого пытать его должен не один затюканный прочими многочисленнейшими обязанностями опер — пахарь, а целая бригада из 5-10 периодически сменяющих друг друга сотрудников… И не трое положенных до предъявления обвинения или освобождения суток, а — месяц или даже больше… И чтобы знал он, стервец, что если и не сознается, то всё равно живым отсюда уж не выйдет, только мучиться дольше придётся, да ещё в отместку и жену с детьми расстреляют…
Ну и главное: допрашивающий должен быть уверен в своей правоте и безнаказанности. Он — лишь исполнитель приказов. Совершаемое им — государством разрешено и обществом одобрено (хотя бы внешне, напоказ, под давлением властей)…
А то нынче пытаешь преступников, причём не ради себя, в гробу ты его видел, — премиальных тебе за него не кинут, и орден на грудь не навесят, — нет, ради людей стараешься, чтоб меньше мрази по нашим улицам бродило… И тут же из кожи лезешь, чтобы — не наследить ненароком, не оставить на избитом пригодные для снятия побоев следы, не попасться на горячем, одним словом…
Система сразу же от тебя отречётся, попадись ты… Всем плевать, что ради державы ты зверствовал… Державе надобно было, чтобы — аккуратно, не попадаясь, а ты — з а с в е т и л с я!..
10. СМЕРТЬ ПОД ПЫТКАМИ
Самое вонючее — когда во время допроса «клиент» от нечеловеческой боли вдруг возьмёт да и загнётся. Приведённый (или приглашённый) на беседу к оперуполномоченному и внезапно скончавшийся во время разговора гражданин — всегда смотрится паршиво.
Родичи почившего сразу же бьют во все колокола, прокуратура морщится, оравой наезжают проверяльщики, и хотя из той же они кодлы, и прекрасно понимают, что действовал опер так круто не по собственной разнузданности, а исключительно во имя фундаментальных интересов государства, но — «надо же и меру знать!»
А теперь получается, что во имя тех же интересов кого-то должны назвать козлом отпущения, и кому ж теперь им быть, как не оперу-олуху?!. Конечно, и тут можно что-нибудь придумать, и если придумано — умело, то наше шибзнутое государство, так и быть, сделает вид, что верит ооперским оправданиям. «В принципе парень ты нормальный, старлей, не повезло только тебе чуток…»
Скажем, кто снимает побои у потерпевших?.. Тоже — свой, не чужой Системе человек, судмеэксперт. Он многое может — при желании, или если начальство ему прикажет… Приводят к нему избитого до черноты в РОВД человека, а он словно волшебные очки надел — в упор ничего не замечает, кроме следов перенесённой в раннем детстве оспы… Да и с теми, кто и вовсе откинулся, тоже можно как-то… скомбинировать.
Несколько лет назад в… соседнем… да, в соседнем РОВД был случай… На адресе в собственной постели, утром, нашли мёртвую женщину, с некими нечёткими багровыми следами на горле. Судмедэксперт о причинах смерти высказался двусмысленно, а спавший в соседней комнате супруг покойной, 56-летний военный отставник, будто бы — «ничего не слышал»…
Сперва тлела мыслёнка спихнуть всё на несчастный случай, чтоб не омрачать показатели г л у х а р ё м, но прокуратура сказала: «Ша!», и пришлось разрабатывать версию убийства…
Разумеется, первым заподозрили вдовца. Не смотрелся он так чтоб уж очень безутешным, да и соседи подсказали, что жили супруги как
Идентифицировать отпечатки пальцев на шее не удалось, (снять отпечатки пальцев с шеи вообще — практически невозможно), и тогда взялись опера за мужа… Двое суток допрашивали, сперва уговаривая по-хорошему «во всём сознаться и облегчить свою участь», но светил ему минимум «червонец», поэтому «облегчаться» он не спешил, всё начисто отрицал, — и что пил, и что ревновал, и что убивал… Тогда-то и стали его увечить, валяли как хотели, мучили по-всякому…
И на исходе третьих суток, дёргаясь на полу от ударов ногами, схватился он вдруг за сердце, прохрипел: «Ой, плохо мне! Вызовите «скорую»!..» Орлы наши, стоя над ним, лишь засмеялись: «Ты чё, дядя, окосел?.. «Скорую» ему вызывай… Может, тебе ещё и билет на Багамы купить?!. К о л и с ь на мокруху, подпиши «чистосердечные», тогда врача и вызовем…» По сути, правильно они ему базарили, но не стал он к о л о т ь с я, продолжал стонать: «Ой, плохо мне совсем!.. Дайте лекарства какого-нибудь!..» И хрипит при этом, горлом булькает, симулянт чёртов, словно и впрямь окочуриться задумал… А у хлопцев на столе — учётная карточка из районной поликлиники, взяли на всякий пожарный, — там ясно сказано: «Здоров как буйвол!» Так чего ж он выкаблучивается, сучяра?!. Двинул его кто-то ногой в бок от души, мол: кончай придуриваться, иди на сотрудничество с органами! «Воды-ы-ы…» — прошептал он задушено, и примолк… Полежал маленько, пока опера в коридоре перекуривали, новых сил набираясь, потом вернулись они в кабинет, стали его на стул усаживать, для продолжения дружеской беседы, а он уж того… захолодал!.. Военный человек, майор в отставке — загнулся от простенького инфаркта!.. И хоть били бы сильно, а то ведь так… парочка пинков и затрещин…
Тут ребята малость струхнули. «Злоупотребление служебным положением», «фальсификация материалов дела», «доведение человека до смерти»… Светило им от 5 до 10 лет!.. Посоветовались они, потом подхватили бедолагу под руки, под видом пьяного (голова на грудь свесилась, глаза закрыты, руки-ноги висят) выволокли в райотделовский дворик, и на скамеечку в скверике бережно опустили. Потом, выждав часок — вызвали «скорую»…
Смотрелась картинка так: приглашённый в РОВД побеседовать о покойной супруге отставник, после недолгого дружеского разговора, вышел во двор, тут разнервничался (видимо, по новой переживая кончину любимой!), присел на скамейку передохнуть — и окочурился. Нормальная смерть от естественных причин, не имеющая никакого отношения к недавнему допросу и, разумеется, к самим допрашивающим… Врач «Скорой» и судмедэксперт поставили одинаковый диагноз: «Инфаркт миокарда», труп отдали родичам на захоронение, а дело о кончине женщины закрыли «в связи с отсутствием подозреваемых». Позднее всё тот же судмедэксперт в частной беседе с одним из оперов высказал предположение, что умерла майорша тоже естественной смертью, от внезапного приступа астмы, а отпечатки на горле могли образоваться, когда она в агонии хваталась за горло, пытаясь вдохнуть воздух… Раньше бы, коновал, свои догадки высказывал!..
Ещё некоторое время мандражили опера, боясь, что найдётся у гикнувшегося отставника влиятельный однополчанин, и потребует пере-расследования, но — обошлось. Так история эта благополучно в архивах и затаилась…
11. ПРАВО НА ОШИБКУ
Бесспорно, в той ситуации наши товарищи лопухнулись, не учли пристрастия экс-майора к гремучей пиво-водочной смеси, за короткое время «посадившей» его сердишко, да и потом не сумели вовремя сориентироваться в изменившейся обстановке… Шаблонов у нас быть не должно, на десять симулирующих во время пыток приступ какой-либо болячки всегда приходится один, действительно захворавший. В принципе мы стараемся мучить, не замучивая, — в лучшем случае покойник уж не даст нужных нам показаний, в худшем — за него придётся отвечать…