Из записок сибирского охотника. Часть первая.
Шрифт:
Если козуля одна и ей надоел подъезжающий охотник, то она нередко прибегает к хитрости: она незаметно ложится, прячется за толстые деревья, заходит в густую чащичку или становится на колени и прячет голову, тогда как задок ее стоит на высоких ножках и зеркало белеет издали. Тут надо большую зоркость глаза и наблюдательность, чтоб не прозевать хитрость и заметить место, а, подъехав в меру, усмотреть притаившуюся козулю.
Случается, что, объезжая табунок коз, зверовщики бьют из хороших сильных винтовок по две и по три штуки на одну пулю; это потому, что козули диковаты и, завидя неотступного охотника, любят собираться в кучу, близко подходить одна к другой и артелью подиковать, стоя на месте, над подъезжающим стрелком, который иногда нарочно посвистывает или
Дикая коза очень крепка на рану, а потому ее надо бить в убойное место, а раненую не следует преследовать после выстрела и лучше дать ей время облежаться. Для этого случая многие охотники берут с собою натурных собак, которых привязывают на коротком поводке к саням и отпускают их только тогда, когда встретится надобность найти или преследовать подбитую козу. Хорошая собака скоро отыщет жертву и легко задавит или остановит и даст возможность охотнику дострелить.
Так как в Забайкалье снега выпадает вообще очень немного, то подъезд за козами нередко продолжается до самого великого поста, т. е. до насту, при образовании которого ездить уже невозможно.
В Южном Забайкалье подъездная охота за дрохвами в большом употреблении. Начинается она с самого прилета дрохв, т. е. с марта, и продолжается до их отлета — конца сентября и даже октября месяца. Способ подъезда тот же самый, но так как делается он на широкой степи, то круги заезда производятся несравненно больше и надо вооружиться большим терпением, чтоб подобраться на меру выстрела к столь осторожной птице, как степная курица (дрохва). Особенно эта охота трудна с весны, когда прилетают сначала только одни петухи и бывают в это время крайне недоверчивы. Другой раз попадется такой сторожил, что его не заездить и в целый день. Завидя охотника, он снимается очень далеко и еще дальше и дальше улетает в безграничную ширь забайкальской степи, переваливая даже ее холмистые возвышенности.
Дрохвы-самки несколько посмирнее, но, если они ходят с петухами, то следуют их примеру и поднимаются всякий раз вместе с ними. Отбившаяся от стада курица дает надежду охотнику в том, что она рано или поздно подпустит его к себе и попадет трофеем в его тележку.
Самое лучшее время для подъезда к степным курам — это тогда, когда они имеют уже молодых и далеко не отлетают от своих птенцов, а, захваченные врасплох, точно так же, как и тетери, отманивают от своего гнезда, притворяясь хилыми, как бы подстреленными и плохо летающими; но лишь только отведут от гнезда, как бойко поднимаются и отлетают, но не особенно далеко и при сметке охотника, подъезжающего к ним из внутреннего круга от центра гнезда, скоро попадаются на обман и подпускают на выстрел.
Но надо сказать к чести сибиряков, что они в это время мало охотятся за дрохвами и преследуют преимущественно петухов, которые несравненно больше самок, так что нередко вытягивают до 30 и даже несколько более фунтов.
Самая лучшая охота за молодыми дрохвами бывает со второй половины июля и продолжается почти весь август. Молодые дрохвы летают неохотно и скоро западают при подъезде охотника — тут надо большой навык примечать те места, где запали молодые; а в широкой однообразной растительности степи эта штука нелегкая и требует не только хорошего зрения, но и большой наблюдательности стрелка. Опытный охотник заметит место по какой-нибудь выдающейся травинке и не ошибется в расчете даже и тогда, если и несколько курочек залегло на более или менее определенном глазомером пространстве. Он сумеет так ловко ориентироваться по солнцу или какому-нибудь выдающемуся предмету в степи, что станет подъезжать по очереди и нередко перебьет всех молодых, которые часто залягут в каких-нибудь степных ямуринках (ямочках) так крепко, что на них можно наехать экипажем. Подобные случаи нередки и с большими курицами и преимущественно бывают в сильные жары или ненастную мозглую погоду, продолжающуюся иногда по нескольку дней сряду.
В последнем случае молодые курицы так замыкают, что теряют способность летать, и степные туземцы в таком разе зага-нивают их на лошадях верхом и застегивают бичами.
При
Однажды в половине июля ехал я в Южном Забайкалье по безграничной шири степи из Цурухайтуевской станицы в убогую деревнюшку Партию, которая служила станцией для перемены лошадей. Переезд был в 44 версты, что при громадных пространствах Южной Сибири не считается редкостью, а при сибирской езде такое расстояние перебегается скоро — часа в три, не более, а то и меньше. Надо заметить, что перед этим стояли сильные жары, а накануне моего выезда был проливной дождь и целую ночь стояла ужасная гроза; а в самый день моего пути снова сильно пекло, и вследствие этого при тихой погоде в степи образовался такой парун, что пришлось ехать точно в паровой бане, так что не только кони, но ямщик и я поминутно обливались потом. Вследствие этого скоро ехать было нельзя, можно в такой бане легко срезать всю тройку, и мы поневоле пробирались мелкой рысью. На дороге повсюду стояли большие лужи воды и грязи, а на них я заметил большое количество свежих следов степных куриц. Это открытие мне подало мысль попутно поохотиться за дрохвами, и я попросил ямщика, разудалого молодого парня, посматривать по сторонам куриц. Оказалось, что ямщик был сам умелый охотник, и потому он с радостию принял мое предложение. Не отъехав и десяти верст от Цурухайтуя, нам стали попадаться вблизи дороги дрохвы в большом количестве, которые, видимо, собрались к лужам воды, чтоб утолить свою жажду.
Почти всю дорогу мы при удобном случае делали заезды к этой редкой степной дичи, и несмотря на то, что тех дрохв, которые не подпускали сразу, мы бросали и только по пути подъезжали к новым, я в эту дорогу убил пять куриц и одного петуха из своего дробовика — Мортимера 10-го калибра.
От этой ужасной давящей жары и степной паровой бани дрохвы до того были томны и апатичны, морны, как говорят сибиряки, что, заметя наш подъезд с дороги, они скоро западали и лежали так крепко, что мы без труда подъезжали к ним на близкий дробовой выстрел. Одну курицу едва не раздавили тележкой, и она поднялась только тогда, когда я, проглядев ее у самых колес, выскочил из экипажа чуть-чуть не на нее. Пришлось несколько выпустить и тогда уже ударить вдогонку.
Только к одному петуху потребовалось заехать два раза, и когда он не выдержал лежки и хотел подниматься, то я быстро выскочил из тележки и во всю прыть бросился к нему, что дало мне возможность выиграть несколько шагов расстояния; я успел ударить по нем тогда, когда он, не умея вдруг подняться на воздух с места своей лежки, сначала тихо побежал, махая крыльями; только что отделился он от земли, чтоб лететь, — я изломал ему крыло; он упал и снова быстро побежал, но ловкий ямщик живо подхватил меня на экипаж и во всю прыть пустил лошадей за удирающим петухом, скоро его догнал, ловко осадил тройку, и я уже на половине ямщицкого алюра успел добить такую дорогую дичину вторым зарядом.
О подъездной охоте на гусей весною и осенью говорить много не приходится, потому что она малоупотребительна и бывает по большей части случайна. Кроме того, немного таких мест и в широкой Сибири, где гуси держатся на полях и обращают на себя внимание местных охотников. Много ли, немного ли, однако же такие притонные уголки есть, есть и любители, которые бросают все свои недосуги и охотятся за гусями вподъезд, особенно в Восточной Сибири.
Весною охота эта начинается довольно рано, вскоре по прилете дорогих гостей и нередко продолжается до первых чисел мая. Тут вся штука в том, что охотник на каком-нибудь легком экипаже, т. е. простой тележонке, немудром крестьянском роспуске или одноколке ездит с винтовкой по утрам, вечером и даже в обед около засеянных пашен и, завидя на них гусей, начинает обыкновенным порядком подъезд.