Из жизни безногих ласточек
Шрифт:
Но пока они не кричат, и я думаю о них лучше. О том, что они, каждая, просто пытаются урвать свой кусочек счастья – как моя новая коллега – того счастья, что дается только молодым. Методы у них обычные, но не всякому дано изобрести велосипед!
Я бегу к метро. Не потому, что опаздываю. Я просто очень люблю раннее утро. Может, потому, что таким ранним утром я познакомилась с Верой. Мы с ней дважды знакомились, и оба раза – рано утром. Утром все такое чистое.
Я смотрю вслед девушкам. Они встали затемно, чтобы успеть стать такими красивыми. Они в длинных пальто, длинные
Так красиво, что уходит обида, уходят чужие идеи о женском рабстве. О том, что они лишь выполняют навязанную им роль. Но им так к лицу эта женственность. И моей новой коллеге. Этой приземленной Нетребке. Или только приземистой?
Румяная дворничиха согнала меня с тротуара метлой, как фантик, напевая. Запекшегося кирпича здание вдали. От чистоты я немного трогаюсь умом. От чистоты и голода. Чувствую себя молодым Гамсуном Кнутом. И все-таки я немного злюсь на Веру, но уже по-другому. Вот почему давным-давно предлагали изгонять поэтов из города. Ни сами не живут, ни другим не дают. Другие потом вот так, по дороге на свою стабильную работу, видят и слышат черт-те что.
Как ранним летом нарастает шум за окном, внизу. Бессвязный, как пустая радиоволна.
Как полно можно жить, страдая волнительной бессонницей. Как пусто от бессонницы безнадежной.
Как ранним утром другая женщина-художница достает холст и думает, кого бы изобразить. Некоторых можно вызвонить уже сейчас. Но их нужно поить кофе, приводить в порядок, настраивать. Не пойти ли поискать натуру вот так, наугад?
Это какая-то из Вериных «встреч» из дневника. Или я сама уже додумала?
Облака принялись кучерявиться какой-то крашеной блондинкой. Такая натура ей бы точно не подошла.
В метро привычная пара: молодой милиционер делится сердечными делами с немолодой контролершей, громко. Здесь никто никогда никого не стесняется.
Расхристанная седая женщина, шуба в пол нараспашку. Выше на голову толпу. Такие закаленные старухи в метро просто пролетом, пересадкой к Гималаям, и никогда не присаживаются. За спиной рюкзак размером с небольшого теленка. Наверное, Лени будет вот такой.
В вагоне молодая, стриженая, сдобная, листает смартфон, пакет с едой между ног, сидит напротив. Напомнила старую меня.
Серые куртки и воробьи на тропе от метро к остановке рабочего шаттла. Ярко-грязный супермаркет, один из тех самых форпостов на границе города, одиноко громок и весел, оглашает унылую окраинную равнину песнями о Калифорнии, о превратностях любви, о прошлом Рождестве, когда все было так хорошо.
Коллега догоняет меня, хлопает по плечу, еще один. И я на время забываю об истории чужой любви, которая зачем-то возникла в моей жизни, сбила и скрылась без следа, как красивая ворованная машина, пять лет назад. А я вроде до сих пор стою на том же месте и смотрю ей вслед, пытаясь понять, что это было и при чем тут я.
***
На работе все посмотрели новое кино про тех самых девушек. Все смакуют подробности. Некоторые сходили дважды, взяв с собой своих парней, чтобы их как-то воодушевить. Но и это не
Вдруг – ливень, бешенство, замазало стекла. Коллеги сразу пришибленные, спрятались по углам. И в офисе почти так же уютно, как у Веры в подвале. Где, возможно, бывали те самые девушки. И те самые подробности, пока меня не было. Но это неважно. Снова ясно.
В свежем воздухе из окон, в криках обсохших стрижей проходит вторая половина дня. Чайки, как грибы, облепили крышу ангара далеко внизу. И снова вечер.
Изредка сирены скорой помощи увозят кого-то подальше от ворот и святого Петра с ключами. Или от геенны огненной. Вот так и должны звучать настоящие сирены – оглушительно тревожно, чтобы никто не поддался их чарам.
Дома трепещут синички на балконе, но моему коту невдомек, что с ними делать. Он бы тоже не впечатлился тем самым кино.
Май подошел к концу, но ничего не происходило. Мы с приятелем открыли сезон баров и ни в чем себе не отказывали. Ему совсем нечем было заняться. Очередные курсы по чему-то закончились, и он не мог решить, наскучило ему и начать новые или продолжить эти. А дома его никто не ждал, кроме сериалов и пары сайтов для знакомств и фривольностей. Была жена, но она не ждала его.
После работы мы по очереди приглашаем друг друга прогуляться, зная, что прогулка наша всегда найдет себе причал. Даже удивительно: такой молодой, симпатичный, обаятельный, почти не ноющий (что вообще уникально) – и ни малейшего смысла в жизни.
Мы ходили в бары намеренно полюднее, побольше, погромче, как мегаполисы против провинций, где так легко затеряться.
Крошечные бары, в подвалах, кирпичные, уютные, с нишами, они остались для Веры. Только она знала всю их карту. Знала людей в них, с которыми необязательно было здороваться, но всегда было о чем поболтать. Знала крупных спортсменов, которые почему-то ходили в женский туалет. В одном из них мы встретили девушку с коротким каре.
В этот раз мы все-таки сели в полупустом, полутихом месте, где в углу кто-то стенал какой-то рок-романс, но негромко. Какой-то ковбойский. Было очень тепло, и, выбравшись покурить, я все еще слышала отголоски губной гармошки. И видела, как Вера, жилистая, где-то в Америке, ближе к Канаде, кони, упряжь, кожа сухая и тонкая. Ее морщины горькие вдоль рта. Кожаная куртка на черной байке, красивое ухо торчит из чуть подросших волос, таких соломенных, как спелая рожь вокруг города жарким летом.
– А лето будет жарким, у мамы приметы, – удивительно, как легко кричится, если немного выпить. Но мой приятель не слышит. Алкоголь увел его своими тропами, и он расстраивается, что поют Элтона Джона:
– Как же достали эти пидорасы!
– Да ладно, хорошая же песня!
Дело не в них. Жена разводится с ним, без особых причин. Момент располагал к рассказу о Вере, но я даже начать не могла, очень уж глупо выходило, особенно на фоне сэра Элтона.
Завтра же я все рассказала своему приятелю, и он совсем не удивился. Он всегда был готов к худшему.