Из жизни фруктов
Шрифт:
Секретарша отрывается от машинки.
— Пожалуйста, Петр Никифорович у себя.
Через двойные двери с тамбуром Знаменский входит в кабинет.
Петр Никифорович встает, здоровается, приглашает сесть и сам садится уже не за письменный стол, а напротив Пал Палыча в кресло. Передвигает телефон, чтобы можно было дотянуться.
Дальнейший разговор то и дело прерывается звонками, и каждый раз зампред извиняется, прежде чем снять трубку. С Пал Палычем он приветлив и прост, но это простота крупного руководителя,
— Начальство вам объяснило причину?
— Да, Петр Никифорович.
— Не возражаете поработать с нами? — Вопрос шутливый, ответа не требует, да зампред его и не ждет, а обменивается с собеседником беглой улыбкой. — Время от времени мы включаем следователей в наши комиссии. Как юристов — на правах остальных проверяющих. Вашей базой заведует, — зампред бросает взгляд на записи, — Чугунникова Антонина Михайловна. Для начала попрошу взять на себя две задачи. Первая — сомнительный эпизод с исчезновением трех вагонов овощей.
Его прерывает телефонный звонок.
— Извините. Да?.. А вы держитесь четко: нам нужны не эмоции, а объяснения. Другой позиции не будет. Всего доброго… И второе, что важно для оценки дел на базах вообще, — продолжает зампред тем же тоном, что и прежде, мгновенно вернувшись к теме разговора со Знаменским. — Есть люди, которые создают трудности, чтобы их преодолевать. Мне бы хотелось… Телефонный звонок.
— Извините. Да?.. Поддержу, с удовольствием… Давай… Что у овощников есть трудности — понятно. Но вы должны разобраться; изживаются эти трудности или, напротив, их холят и лелеют, чтобы ими прикрыть недостатки в работе. А возможно, и злоупотребления.
— Все понял, Петр Никифорович.
— Когда приступите?
— Прибыл в ваше распоряжение десять минут назад.
Тем временем продолжается разбор драки в отделении милиции. Томин, только что разговаривавший с предприятием Панко, кладет трубку, слегка сконфуженный.
— Теперь убедились? — Панко успокоился.
— Убедился… Садовый кооператив действительно поручил Панко реализовать ягоду на рынке, — говорит Томин дежурному. — Собираются на вырученные деньги коллективную теплицу строить.
— Во-он… Выходит, обознались… Ну, извиняемся, бывает.
— Да, товарищи милиция. Против частного сектора у всех предубеждение! А почему, я спрошу? Что мы у кого отнимаем! Только даем. Из ничего чего делаем. На нашем вот месте одни кочки росли. А теперь сады? Плохо?
— Отчего же. Хорошо, — вынужден согласиться дежурный.
— А рядом, между прочим, деревня запустела! — возбуждается Панко. — Мы землю окультуриваем. Что вырастет — все польза. Либо сами съедим заместо магазинного, либо кто-то тоже на доброе здоровье съест.
— Есть опасность такая — рецидив психологии, — входит во вкус беседы
— Это понятно — рецидива мы боимся. А что люди от земли отвыкают — не боимся! Иные как живут: отработал и загорает на природе, магазинную картошку на костре печет, колбаской из гастронома закусывает. После него — кострище да битые бутылки. Я бы этих дачников… По мне, если есть какой клочок — хоть грядку, да вскопай, чем небо коптить! Но я за лопату — а общество уже, пожалуйста, косо смотрит!
— Ну, это прошло. Копайте. Все «за». Против, когда больно уж наживу качают.
— Опять поспорю. Вникнуть — откуда нажива?
— От продажи излишков.
— Так. А откуда излишки?! Работал больше — вот откуда! А кто те излишки съел? Империалисты?
— При чем империалисты?
— Именно что свои съели, советские. Теперь — зашуршал лишний рубль. Куда он денется? В магазин снесут. Рояль ли купят, насос для колодца — все одно государству отдадут. Так?
— Да вроде и так… А какая деревня-то запустела? По названию?
— Орловка деревня.
— Я ведь тоже с-под Курска, — со смущением произносит дежурный. — Да… Одно скажу — цена у вас немилосердная.
— Цена дорогая, это да, — вздыхает Панко. — Но у совхозов себестоимость — своя, у нас — своя. Мы же все руками. Да еще не умеем. Тяпки пудовые. Или навоз, скажем, — где он? Помощь нужна, товарищи. Может, частник-то сейчас новую форму жизни создает: умственный труд с физическим. Как, товарищ майор? — обращается он к Томину.
— Я не философ, я сыщик. И как сыщика меня интересует, за что вас били. Обознаться могли?
— Н-нет. Я один на рынке с черешней стоял.
— Пятьдесят рублей, я понимаю, это выдумка. Однако что-то они против вас имеют.
— Шишкина этого первый раз вижу.
— А остальных?
— Двоих — вчера.
— Вчера?
— Столкновение случилось. Я только подъехал — они к машине: «Двигай, дядя, на другой рынок, здесь тебе места нет». Я говорю, чем шутки строить, помогите разгрузиться. Думал, они к этому клонят, — поясняя, Панко трет палец о палец. — «Нет, говорят, проваливай». А шофер-то мой… тихий парень, но в кабине не помещается. Посмотришь — страшнее войны. Как он полез наружу — их ветром сдуло.
— И среди сегодняшних они были?
— Да.
— Перекупщики, товарищ майор, — уверенно говорит дежурный.
— Они предлагали вашу черешню взять?
— Нет… Да я бы и не отдал, между прочим.
Через день Томин заглядывает к директору рынка. Все доводить до конца — тоже автоматика. Директор — седой человек, подтянутый и точный в движениях, разговаривает с Томиным у широкого окна, откуда видна толчея в торговых рядах.
— Шишкина оформили по мелкому хулиганству.
— Да, мне доложили, — не удивляется директор.