Из жизни непродажных
Шрифт:
– Это было уже давно. Последние лет пять она у него не была. И… мы об отце не говорили уже… да тоже, наверное, лет пять! Вдруг у нее кто-то другой появился?
– Не похоже… - усомнился Олег, вспоминая последнюю встречу с тещей.
– В квартире никаких следов пребывания мужчины - постоянного или временного. У нее только кошка Палитра и полный разгром… то есть творческий беспорядок. А сама она - красавица в полном расцвете сил. Я отца твоего, признаться, даже ругнул про себя… Или ты не хочешь, чтобы они сошлись?
–
– Не забудь его за деньги поблагодарить.
– Какие… Ах да, еще и деньги… - Лана помолчала.
– А ты-то как к этим деньгам относишься?
– Хорошо отношусь. Он дед, его право внукам подарки делать. И дочери тоже.
– А мне как-то неловко…
– Ты просто отвыкла быть ребенком своего отца. Сама же рассказывала, как он вам с мамой праздники устраивать любил. То, что он сделал, вполне в его характере. Ты же не отказалась, когда он тебе машину подарил.
– А ты суммируй деньги, которые он на счета нам разложил.
– И суммировал, и в рубли перевел, приблизительно, конечно. Я же холодный прагматичный мужчина. Не то что ты - сентиментальная барышня.
– Это почему ж сентиментальная?
– возмутилась Лана.
– Шутка… Доля правды в ней такая: ты обратила внимание на чувства. А я - на деньги.
– Ты скупой рыцарь…
– Почто бранитесь, сударыня? Твой отец - правильный мужик. Хоть и творческая личность.
«Он-то правильный мужик, - думал Олег.
– А я? Хорохорюсь, вру жене, что все нормально, и меня радует подарок ее отца… Не радует, унижает. А ей я что могу сказать? Отдай деньги обратно? А взамен я тебе предлагаю свою квартиру в Жуковском. Квартира - и та по наследству досталась, не сам заработал. Да, я отличный муж… Просто гипер-супер-архи… Спрятался за широкой Пашкиной спиной, живу в его квартире, сделал игрушечную газету… Зато всю жизнь стою в гордой позе честного и неподкупного журналиста. Можно подумать, в «Новостях России» мне не с рекламных и спонсорских денег гонорары платили… Можно подумать, я как редактор «Объектива» заслужил больше уважения, чем любой другой купленный редактор…»
– Олежка, не крутись, спать мешаешь… - сонно пробормотала Лана, поворачиваясь на другой бок.
«Ну вот, еще и спать не даю кормящей матери!» - окончательно разозлился на себя Олег, потихоньку, стараясь не скрипнуть пружиной, сполз с кровати и на цыпочках отправился на кухню. По пути передумал, снял с крючка в прихожей ключи от половины Стечкиных и ушел туда. Стечкиным в двух комнатках тесно, живут в казенных апартаментах. И дом себе строят. А квартира пустая. Там хоть курить и скрипеть пружинами можно без опаски.
Олег поставил на плиту чайник, уселся к столу, закурил. Думу думал. Дума у него была невеселая. Кто он? В данную минуту он - бедный муж состоятельной жены
– Надо было противогаз надеть, - раздался вдруг голос Ланы.
Вспыхнул свет. Лана щурилась и махала перед лицом рукой в тщетной попытке разогнать дым.
– У тебя еще и чайник кипит уже незнамо сколько… - Она погасила газ, села напротив, устало облокотилась о стол, зевнула: - Ой, спать, спать спать…
– Ну и спала бы себе!
– смущенно сказал Олег. Чувство вины смешалось с досадой: нигде покоя нет.
– А у меня стариковская бессонница…
Дым лез Лане в глаза, и она их все терла и терла ладонями.
– Не ври… Ты тут страдаешь из-за папиного подарка. Нянчишь свой юношеский максимализм. Во время старческой бессонницы.
Он промолчал. Что тут скажешь? Лана, кажется, знала его лучше, чем он сам себя знал.
– Я сразу не поверила, что ты рад этим деньгам… Я про деньги даже как-то… ну, не заметила. Внимания не обратила, не запомнила. А ты сразу заметил и потом еще сказал…
– Вот-вот, давай психоанализом займемся!
– Олег встал и начал шуровать в шкафчиках, ища заварку.
– Пойдем лучше к себе, я от этого дыма уже слезами изошла.
– Ты иди. Я еще сигаретку выкурю. Чаю дома попьем.
– Ты знаешь, в окне есть такая дырочка с дверцей,
форточкой называется… Ее можно открыть, лето на дворе… - иронически сказала Лана.
– А чай я сама заварю.
Она снова зажгла под чайником газ, быстро отыскала баночку с заваркой и сделала чай «по-лентяйски» - прямо в кружках. Олег, открыв не форточку, а все окно, курил, глядя в августовскую бархатную ночь. Курил уже не потому, что хотелось, а чтобы не разговаривать еще хоть чуть-чуть. В голове бесконечно крутились слова, автора которых он сейчас не мог вспомнить: «И все же, как это ни странно, но как же страшно, как же страшно во всем друг друга понимать…»
Лана подошла и облокотилась на подоконник рядом с ним.
– Уже осенью пахнет, правда?
Олег, не отвечая, щелчком отправил окурок в полет, проследил глазами, как он, описав длинную дугу, упал на асфальт, брызнул мелкими искрами и погас. Опустил, увидел, что на подоконнике рядом с ним стоит кружка с дымящимся чаем, виноватым голосом сказал:
– Спасибо… А ты?
– Пью.
Они пили чай и смотрели в окно, где было темно и тихо, деревья казались таинственными, а под фонарем кружились мошки и ночные мотыльки.