Из зоны в зону

Габышев Леонид Андреевич

— Не дружишь с Петей?

— Дружу.

— А почему к нему не ходишь?

— Меня к ним не пускают, а на улице мы играем.

Из калитки показался Миша. Он оседлал велосипед и подкатил.

— Дядя Женя дома. А Петя проявляет пленку.

— Ты видел дядю Женю?

— Нет. Но я слышал его голос.

— Кто еще у них дома.

— Петина мама.

— Спасибо тебе, Миша.

— Я попрошу вас, не говорите только, что это я вам сказал, а то они меня пускать не будут.

— Хорошо, Миша, не скажу. Будь уверен.

И Коля потопал к даче Евтушенко.

По пути прочитал: улица Гоголя. За палисадником увидел свору собак. Они носились с лаем. «Так, собаки ни одной здоровой нет», — подумал он и возле калитки остановился. У притвора, выше головы, кнопка звонка. «Позвонить, что ли? — В жизни не видел, чтоб звонок выводили на улицу. — Нет, звонить не буду. А то вдруг выйдут и скажут: «Евгений Александрович принять не может», или: «Его нет дома». Не позвоню — на даче побываю и перекинусь несколькими словами, если откажется дать интервью».

Толкнув калитку, пошел по бетонированной дорожке к двухэтажному особняку, построенному в современном стиле. Слева большой дом старой постройки. И дом, и особняк в одной усадьбе, и Коля подумал: «Надоел старый и отгрохал новый». Около старого красовалась новенькая «Волга», нацеленная на улицу.

Приближаясь к особняку, смотрел на окна: не наблюдают ли за ним? Никого не заметил и подошел к тамбуру. Двери отворены, а на косяке еще кнопка. «Может, и в туалете есть звонок», — подумал он и хотел нажать, но заметил: провод перерезан и замер с поднятой рукой. «А не соединить ли провод? Звонок не работает, и вдруг — звонок!»

Попытался соединить — не получилось. Достал нож. «Сейчас выйдет Евтушенко, а я с ножом! Вызовет милицию». Быстро зачистив и соединив провод, нажал на кнопку. Шагов не слышно. Нажал еще и долго не отпускал». Не работает, — подумал и ошеркал о широкую щетку подошвы. — Надо снять туфли. Нет, не буду. Вдруг не пустят, тогда обуваться. Пригласят — разуюсь».

Поднявшись по ступенькам на удивление тесного тамбура, казанками несколько раз стукнул в дверь. Послышались шаги, и дверь приотворилась. Из притвора смотрела женщина лет сорока. Глядя ей в глаза, негромко сказал:

— Здравствуйте, — и опустил взгляд, но от стыда поднял: у женщины не прикрыты груди. То ли она в платье с огромным, до пупа, декольте, то ли вышла в чем мать родила… Не дождавшись приветствия, смущаясь и смотря женщине в глаза, продолжал: — Я журналист из Волгограда. Пришел взять интервью у Евгения Евтушенко.

К дверям, лая, подбежала собака и, зло рыча, сунула в притвор морду. Женщина притворила дверь, оставив телочку, и крикнула:

— Кубик! Нельзя! Пошел!

Кубик — здоровый пес — рвался в дверь, облаивая Колю, или, вместо хозяина, давал интервью?

— Его нет дома, — под лай пса, ответила женщина.

— Как нет, мне сказали, он дома.

Крупное и продолговатое лицо женщины казалось злым и некрасивым, и хотя пасмурно, разглядел: лицо испещрено ямочками, как после оспы.

— Кто вам это сказали?

Коля молчал — не выдавать же юного земляка — и нарастяжку:

— Да-а-а, ска-за-а-али.

— Берите интервью у того, кто вам это сказал.

Коля

не нашел, что ответить напористой женщине и, под лай пса, пробурчав: «До свидания», медленно побрел к калитке. На полпути услыхал лай своры, но ходу не прибавил: его видят из окон и оказаться перед женой Евтушенко или им самим — трусом — нельзя. Собаки, догнав, взяли в кольцо и стали атаковать. Лохматая черная все же тяпнула сзади за ногу, но он не ускорил шаг, и сжал в кармане рукоять ножа: так хотелось погонять евтушенковскую свору!

Отойдя от калитки — обернулся и посмотрел на окно второго этажа, почти сплошь застекленного. У окна стояла женщина и, как показалось Петрову, уперев руки в боки, самодовольно взирала, как бы говоря: «Как тебя наши псы?» Он покачал головой и пошел прочь.

— Хороший сюжет! Потом напишешь рассказ, — выслушав Петрова, заключил Тенин и, помолчав, добавил. — Ты хотел ехать к Шолохову — не вздумай! Если у Евтушенко укусила собака, то у Шолохова — пристрелят.

В Москве Тенин предложил обмыть интервью. Коля купил две бутылки польской водки, — русской не было, — и они засели в квартире, произнося всевозможные тосты. Захмелев, Тенин надоумил позвонить в Кишинев знакомой девушке.

— Представься филологом. Профессором. Скажи: мой друг. Ну, давай!

Коля начал приятный разговор, представившись профессором. Тенин развалился на диване и, улыбаясь, слушал. Ему понравилось: Петров ловко импровизировал и так обольстил Полину, что договорился о встрече, когда приедет в Кишинев.

— Превосходно, — сказал Тенин. — Любого человека берешь, как быка за рога. Выпьем за это.

Выпили.

— А теперь новое задание.

Тенин, отыскав в ящике стола нужную карточку, сказал:

— Звони Аркадию Адамову. Знаешь такого писателя?

— Знаю. Что у вас за картотека?

— А-а, это у меня переписаны московские писатели, их телефоны и адреса. По работе часто приходится звонить. Только не пугайся Адамова. Говори с присушим тебе напором.

И он набрал номер известного писателя.

— Добрый день Это Аркадий Григорьевич?

— Да, — услыхал он в трубке.

— Вам звонит начинающий писатель Николай Петров, поклонник вашего таланта. Я написал три повести на вашу тему, но не решусь отнести в редакцию. Почему? Вы повествование ведете от лица инспектора уголовного розыска, я — от лица преступника. Я отсидел пять лет. Потому повести, боюсь, не опубликуют. Прошу вас: дайте на них рецензии, а если возможно — пристройте.

— Приносите или присылайте в редакцию журнала «Советская милиция», и я напишу рецензию.

— А вдруг к другому рецензенту попадут?

— Не попадут. Рецензию дам я.

— Вы только дадите рецензию, или еще и опубликовать поможете?

— Не могу обещать, — но Петров не дал договорить и с жаром принялся уговаривать Адамова. Иногда срывался на жаргон, и так вошел в роль, что в эти минуты был уверен: три повести у нею написаны. Он смело атаковал Адамова, а тот отвечал сбивчиво, и Коля засомневался: с Адамовым ли говорит?