Изабель
Шрифт:
— Только не надо преувеличивать! Разве порой ты не мечтаешь о том, чтобы избавиться от того или иного человека, слишком тебе досадившего?
— Такое со мной бывает.
— И от кого чаще всего ты хотел бы навсегда избавиться?
— От твоей матери.
И они одновременно расхохотались.
— Какие же мы мерзавцы! — сказал Поль.
— Но это же игра. Так продолжим же ее! Расскажи мне, о чем ты мечтаешь, например, по вечерам, прежде чем лечь спать?
— Я могу рассказать тебе, но день на день не приходится.
— И все же попытайся. О чем ты чаще всего мечтаешь перед сном?
— Ты будешь смеяться. Ну, раз
— Как! И ты тоже?
— В этом нет ничего удивительного, — сказал Поль. — Людям свойственно думать о смерти. Сыграть в ящик — лучший способ насолить своим близким. Так делают все. В моем случае самым забавным представляется количество оплакивающих меня женщин, идущих за моим гробом. Одни люди спят и видят, как на их похороны собрались сильные мира сего, министры, звезды мирового экрана, видные политики и разные там знаменитости. Я же хотел бы увидеть среди провожающих меня в последний путь всех женщин, которых когда-либо знал. Пусть они вместе поплакали бы, утешали бы одна другую, перечисляли бы все мои лучшие качества. Я слушал бы их из своего мерзкого ящика и радовался бы тому, что наконец-то они ко мне относятся с любовью, чего мне так не хватало при жизни.
— Из этого следует, что ты был весьма любвеобилен, — заметила Изабель.
— Ты так считаешь? С некоторых пор я в этом что-то сильно сомневаюсь. Кто знает, возможно, я приписываю себе чужие заслуги. Может, образ покорителя женских сердец волнует мое воображение?
— Но ты же был трижды женат.
— Верно. И это ни о чем хорошем не говорит. Заметь, насколько неправдоподобными выглядят мои мечты. Например, я представляю, что на мои похороны пришли мои две первые жены. И это в то время, когда я даже не знаю, где они теперь живут. Уверен, что они давно забыли меня. Так что мои мечты не имеют под собой никакой реальной почвы.
— Что-то у тебя получился совсем грустный рассказ. Ты не можешь придумать что-нибудь повеселее?
Он обнял ее за плечи. Она сидела нога за ногу и раскачивала тапочек, надетый на большой палец ноги. На ее загоревших икрах собрались в гармошку черные грубошерстные носки. Это навело его на воспоминания о прелестной юной девушке по имени Вивианна, к которой он заглядывал в те вечера, когда ее родители отправлялись в кино. Она поджидала его, закутавшись в шерстяной плед в столовой, где было так холодно, что зуб на зуб не попадал. Вот уж кто не пропустил бы его похороны! Однажды она так и приснилась ему в черном, давно вышедшем из моды платье, но нисколько не постаревшая! В его памяти она навсегда осталась шестнадцатилетней девчонкой. А было время, когда он, погасив свет, опускался в неудобное кресло, а она, в домашнем халатике и носках, устраивалась на его коленях. Сквозь щели в жалюзях просачивался неясный свет от уличного газового фонаря, стоявшего как раз напротив дома. Когда его глаза привыкали к полумраку, он видел перед собой безукоризненный девичий профиль. Он мог часами ласкать ее тело, хотя ни разу не позволил себе обнажить его полностью. В то время у него еще не было никакого опыта в любовных играх. Так продолжалось до тех пор, пока Вивианна не предложила ему лечь с ней в постель. От неожиданности он потерпел полный крах. После того злополучного вечера он перестал с ней встречаться, о чем до сих пор сожалел. И все же на свои похороны он пригласил бы ее в первую очередь.
— Да, — неожиданно нарушил тишину Поль, — эти воображаемые
— Ты погрузился в воспоминания?
Он улыбнулся:
— Да, я уже обратился к тем временам, когда девушки писали мне любовные записки.
Он рассказал ей о Вивианне. Эта история показалась ей довольно забавной. Она захотела узнать подробности:
— Как ты думаешь, она была девственницей?
— Мне тогда было трудно судить об этом. Но теперь-то я могу смело утверждать, что девственницей она точно не была.
— Это можно определить на глаз?
— Не говори глупостей. Впрочем, тебе не кажется, что уже пора спать. Ты ведь давно должна лежать в постели.
Она не была согласна.
— В девять часов вечера? И я уже выздоровела. Ну же, расскажи еще какую-нибудь историю.
— Нет, — заявил он решительным тоном. — Марш в постель!
— В таком случае ты понесешь меня на руках.
— Если ты так хочешь. Своя ноша нетяжела.
Он взвалил ее на плечо и так понес ее по лестнице до самой постели.
— Пойду наведу порядок внизу. А ты изволь измерить температуру. И пожалуйста, без фокусов!
Когда минут десять спустя он поднялся к ней в комнату, то застал ее уже в постели.
— У меня 38, — сообщила девушка.
— Хорошая новость.
— Ты же не уйдешь вот так сразу. Присядь-ка и расскажи мне что-нибудь.
— Нет, тебе надо спать.
— Я еще успею поспать. Знаешь, о чем я вдруг подумала? По твоим рассказам твоя жизнь состояла из одних лишь неудач. Ты не находишь, что это довольно странно?
— В самом деле странно, — ответил Поль, державшийся на всякий случай подальше от ее кровати. — Как правило, прежде всего на память приходят неудачи, поскольку мы все обречены.
— На что же?
— Как это ни банально звучит, но наша жизнь так или иначе когда-нибудь закончится. Вот потому она и представляется нам бесконечной чередой провалов и неудач. И все потому, что мы сами не хотим жить на полную катушку, поскольку находимся в плену своих предрассудков и ложных представлений. Ну все, на сегодня хватит. Пора спать.
Она не стала с ним пререкаться:
— Тогда с тебя поцелуй.
Он склонился над кроватью, чтобы поцеловать ее, и тут же почувствовал себя пленником в кольце ее рук, обвивших его шею.
— Вот и все. Доброй ночи.
— Я внушаю тебе отвращение?
— Это почему же?
— Из-за герпеса.
Он выпрямился:
— Я не чувствую ни малейшего отвращения к тебе.
— Тогда поцелуй меня еще раз.
Улыбнувшись, он наклонился и вновь попал в сладкий капкан.
— Ты прекратишь?
— Нет, ни за что. — И почти шепотом добавила: — Разве ты не хочешь прилечь рядом со мной, как вчера?
— Нет, не хочу.
— Но почему же?
— Я уже давно привык спать в одиночестве. И мне тоже не повредил бы хороший сон.
— Это не совсем так. — Она засмеялась. — Причина в том, что ты сам находишься в плену своих предрассудков и отказываешься жить на полную катушку.
— Осторожнее на поворотах, — мрачно заметил Поль, — не знаю, какую комедию ты разыгрываешь передо мной, но она мне совсем не по вкусу. Ты уже взрослая женщина, что доказала на деле, и не один раз. И не прикидывайся неразумным дитя. Прошу тебя, будь умницей и не бросай слов на ветер, чтобы не усугублять и без того сложное положение, в которое я попал.