Изабелла, или Тайны Мадридского двора. Том 1
Шрифт:
На другой день цыгане прибыли в Мадрид. Старой Цирре и цыганскому князю предстояло много хлопот и дел, связанных с важными покупками, поэтому нужно было где-нибудь остановиться. И цыгане отправились в тот грязный трактир, который находился в переулке, неподалеку от улицы Толедо. Над низкой грязной дверью этого дома была нарисована рысь — оттого и трактир носил такое название.
Когда цыгане расположились в верхнем этаже гостиницы, а Энрика со своим ребенком переступала через порог, мимо нее быстро протиснулся на улицу невысокий человечек с хитрыми, блестящими, немного косыми глазами. За ним бежала
— Это погонщик ослов, он вор! — кричал один из преследовавших, по-видимому разносчик, и спешил догнать маленького человечка, бывшего уже в нескольких шагах от него.
— Сюда, ловите! Мошенник, кто ты такой?
Он своей железной рукой взял за ворот беглеца, который с жалобной миной упал перед ним на колени.
— Говори, мерзавец, ты украл у меня платки? Как тебя зовут?
— Сжальтесь, любезный господин, меня заставила нужда! — воскликнул толстый человечек с хитрыми, блестящими глазами.
— Ах ты негодный вор, у тебя сию минуту выпали серебряные деньги из кармана, какая же нужда? Кто ты такой?
— Меня зовут Кларетом; не отводите меня в суд!
— Проклятый погонщик, я тебе голову сверну!
— А я клянусь вам сделаться благочестивым человеком, и ничто не побудит меня опять к воровству, только смилуйтесь, пустите меня! — просил косой и скорчил такую несчастную физиономию, что наконец разносчик, которому он отдал из-под своей куртки украденные у него платки, освободил его, дав ему пинка на дорогу.
Такие сцены сплошь и рядом случались в трактире «Рысь» и в его окрестностях, но зато хозяин, находившийся в приемной комнате трактира, имел наготове все нужное, чтобы в случае необходимости энергично выгнать вон и избить до синяков кого-нибудь из неугодных постояльцев.
Он все видел и слышал, даже когда казалось, что он ни на что не обращает внимания, и, до поры до времени, позволял каждому делать, что ему угодно, лишь бы он исправно платил и не затевал скандал. Даже с его двумя стройными дочерьми выгодные постояльцы могли позволять себе все: что за дело ему было до этого?
Не позже чем сегодня он подслушал важный разговор, который вел какой-то человек, одетый в черное, с двумя другими, уже созревшими для виселицы. Но этот молодой человек с рыжей бородой и бледным лицом заказал три бутылки вина — следовательно, имел право говорить о чем угодно со своими оборванными плутоватыми спутниками. Из их разговора хозяин понял, что молодой человек принадлежал к шайке кар-листов и имел поручение от генерала Кабреры шпионить и вербовать волонтеров в Мадриде.
Что ему было за дело до человека с рыжей бородой, когда он звонкой монетой заплатил за свое вино, да еще и не допил его. Как хороший хозяин, он был обязан одинаково приветливо принимать всех: и слуг, и господ, и приверженцев королевы, и сторонников дона Карлоса — если только они аккуратно платили. Молодой человек в черном просидел до позднего вечера в трактире, потом вдруг скрылся.
Вверху, в низенькой просторной комнате, расположились цыгане на соломе, постланной на скорую руку. Князь и старая Цирра пошли в город по делам. Цыгане лежали вдоль стен: некоторые спали, некоторые курили, Думая о чем-то своем. Аццо лежал со скрипкой в руках, задумчиво глядя на стоявшую возле единственного окна Энрику.
Энрика печально смотрела на узкую, грязную улицу, думая о том, что она одна во всем мире и что нет у нее никого, к кому бы она могла бы обратиться, чтобы уведомить своего Франциско.
Вдруг внизу, в тени домов, ей показалась чья-то фигура, заставившая ее вздрогнуть; волосы у нее встали дыбом на голове от испуга и ужаса; но она, наверное, ошиблась. Каким образом мог Жозэ, брат Франциско, прийти на эту улицу? Во всяком случае ее обмануло сходство, но даже от одного только сходства кровь застыла в ее жилах. В страхе она прижала ребенка к своей груди, и с криком: «Защитите меня!» присела возле приподнявшегося Аццо, готового на все.
— Мой смертельный враг, — прошептала она, — я его увидела на улице.
Ая, между тем, страстно следила за каждым движением Энрики, однако ее волнение отражалось только в глазах, мускулы прекрасного лица были неподвижны, точно высечены из камня. Она видела, что Энрика просила у Аццо защиты, видела, что на его оживившемся лице мелькнула радость.
В эту минуту вдруг раздался тот страшный звук, тот отчаянный крик и дикий вой, который в этот вечер, как мы знаем, наполнил ужасом королеву Изабеллу, шедшую по улице Толедо с доном Серрано и с маркизой де Бевилль.
Энрика вздрогнула. Даже задумчивые, ленивые цыгане невольно вскочили, но скоро крик потерялся вдали, а Энрика не посмела выйти узнать о случившемся. Какой-то внутренний голос говорил ей, что здесь ей и ее ребенку угрожает опасность, что она должна бежать дальше без цели, без дороги, только бежать, бежать, пока ее держат ноги.
Ая с нетерпением ждала, когда ненавистная Энрика расстанется с ними в Мадриде, но напрасно. Белая женщина была вне себя от страха, она не смела показаться на улице, она не знала, где ей спастись!
После полуночи старая Цирра возвратилась в трактир «Рысь». Она увидела присевшую на полу Энрику и, полная сострадания к несчастной матери, за руку отвела ее в угол темной комнаты, где приготовила ей постель подле себя, и положила голову Энрики к себе на руки. Цирра, быть может, еще больше полюбила белую женщину с тех пор, как заметила, что ее любит Аццо. Энрика и ее ребенок проспали несколько часов, хотя ей и грезились тяжелые, страшные сны.
Ая же с неженской силой переносила всякую усталость. Она хоть и легла вместе с другими цыганками, но не смыкала глаз всю ночь от тревоживших ее беспокойных мыслей. Если бы кто-то смог их прочесть, то узнал бы, что эта чужая женщина, жившая среди цыган, под маской своей обворожительной наружности скрывала испорченную, зачерствелую душу и не останавливалась ни перед чем для достижения своих целей. Почему, например, эта Венера всегда так тщательно закутывала свои руки, нимало не заботясь, чтоб корсаж, стягивавший ее прекрасную грудь, скрывал от любопытных взоров ее формы?