Изабелла, или Тайны Мадридского двора. Том 2
Шрифт:
Олоцага с низким поклоном вступил на ковер, покрывавший весь кабинет, между тем как слуга тихо затворил за собой дверь.
Император Франции, властелин, на которого вся Европа смотрела с ожиданием, никогда не обнаруживал своих истинных чувств. Он положил левую руку на только что раскрытую страницу и поднял глаза. Складки на его лбу не разгладились — видимо, минута, выбранная Салюстианом, была не самая удачная.
— Вы приносите нам известия из Испании, дон Олоцага, — сказал Наполеон, отвечая только жестом правой руки на поклон вошедшего, — лучше бы мы их
— Мне было бы очень грустно, ваше величество, если бы дело, ради которого я осмеливаюсь явиться сюда, не являлось столь высоким и благородным.
— Высоким и благородным! — повторил Наполеон с легкой усмешкой. — Расскажите же мне о ваших намерениях.
— Ваше величество, генералы Серано и Прим вступили в Мадрид, весь народ приветствует их!
— Так, — коротко ответил Наполеон, давно уже получивший подробные сведения об этом событии.
— Эти испанские маршалы некогда имели честь не только быть опорой трона, но и заслужить ваше одобрение.
— Мы помним… чего же хотят теперь?
— Всего, только не возвращения королевы, ее советников и иезуитов!
— Значит, испанцы собираются жить в состоянии анархии.
— Форма правления еще не решена, теперь же на людях, стоящих во главе движения, лежит обязанность осветить мрак, царствовавший до сих пор над Испанией. Эти люди, повторяю я, служили опорой трона, пока королева, побуждаемая гнусными советниками, не оттолкнула их от себя.
— Эти господа честолюбивы! Они могли выбрать другие средства и пути.
— Ваше величество, они пробовали, но все было тщетно!
— Мы не согласны с этим, дон Олоцага, и крайне недовольны, что дело решилось с помощью оружия. Королева имеет право на трон, который не может быть низвержен так скоро.
— Итак, ваше величество решились оказать помощь бежавшей королеве?
— А если бы мы это сделали?
— Нельзя представить всего вреда, который повлечет за собой такое действие.
— Вы говорите откровенно и, кажется, заранее подготовили ответ.
— Можно отвечать, не задумываясь, что Испания соберет последние силы, чтобы встретить вооруженное вмешательство!
Глаза Наполеона вдруг загорелись, он пристально посмотрел на человека, осмелившегося, очевидно, от имени бунтовщиков, так прямо излагать положение вещей.
— Мы имеем достаточно силы, чтобы преодолеть сопротивление, дон Олоцага!
— Это известно мне, ваше величество, и все-таки, не успеют императорские войска перейти границу, как поднимется вся Испания. Опасность сплачивает людей. Найдутся народы, которые не останутся безучастными к ее судьбе, потому что они сочувственно встретили освобождение моего отечества от невыносимого ига!
Наполеон с удивлением смотрел на испанского дипломата, которого до сих пор не имел случая хорошо изучить. Олоцага продолжал свою речь.
— Италия, и особенно Германия, не останутся равнодушными при виде опустошения и гибели страны, на которую теперь обращено всеобщее внимание. Вся Европа восстанет, ваше величество, и все это ради королевы, которую осудила не только Испания, но и весь мир! Будьте милостивы, ваше величество,
Наполеон стал бледен — по его нахмуренному лицу видно было, что с языка императора готов сорваться ответ, уничтожавший не только этого испанца, но и его страну. В эту решающую минуту на пороге соседней комнаты показалась императрица.
Слышала ли она смелую речь своего друга, или ее побудило к тому благородное сердце, бившееся для Испании, но она явилась, как ангел-хранитель отечества, чтобы своим присутствием не допустить роковых слов императора.
Наполеон взглянул на нее: прекрасные глаза Евгении, наполненные слезами, с мольбою взирали на него.
— Я пришла, ваше величество, постараться вызвать в вас сострадание к моей прекрасной родине, — сказала императрица.
Олоцага с поклоном посторонился. Наступила тяжелая минута ожидания — Наполеон, видимо, колебался.
— Вам предстоит разрешить вопрос об испанском престоле, — прервал Олоцага молчание, — обещаю вам от имени моих друзей, что вы не раскаетесь в своем великодушии!
— Через три дня вы узнаете мой ответ, дон Олоцага, — ответил император коротко и хмуро, и эти слова означали, что аудиенция, важная по своим последствиям не только для Испании, но и для всей Европы, окончена.
Через три дня Олоцагу посетил один из приближенных императора, объявивший ему в дружеской беседе, что французское правительство, побуждаемое, кроме того, английским и американским послами, высказавшимися в пользу временного правления Серано, Прима, Топете и Олоцаги, решило не вмешиваться в дела Испании, и желало бы для улучшения дальнейших отношений видеть снова дона Олоцагу послом Испании.
На такое решение Салюстиан даже не рассчитывал. Он чувствовал, кому обязан всем. Он горячо обнял генерала Гутиереса де Кастро, приехавшего с известиями из Мадрида и отправлявшегося губернатором в Бургос.
— Испания спасена, — сказал он ему после ухода приближенного Наполеона, — теперь будем надеяться на лучшее!
— Всем известно, дон Олоцага, что Испания многим обязана вам, — отвечал Гутиерес де Кастро.
Салюстиан поспешил в Мадрид вместе с губернатором Бургоса, который расстался с ним по дороге, чтобы отправиться к месту назначения.
Олоцага радостно въехал в столицу Испании, где ему устроили блестящий прием.
В скором времени начались выборы в кортесы, депутатам которого предстояло решить судьбу испанского престола. Салюстиан поспешил в Париж, чтобы в качестве испанского посла лично влиять на ход дипломатии. Это было тем более необходимо, что не только королева и ее приверженцы всячески старались сеять смуту и вредить временному правительству, в чем им охотно помогали иезуиты, но и сын дона Карлоса, против которого некогда сражались теперешние правители, заявил свои права на престол. Испанцы же наслаждались благами свободы — они могли свободно дышать, свободно молиться, свободно выбирать и оставались глухими ко всем заманчивым обещаниям искателей трона.