Изабелла Прекрасная
Шрифт:
— Недолго же я пробыл владельцем твоего острова Мэн и Уайт, — весело заметил он Эдуарду.
— И пусть они тебе больше никогда в жизни не понадобятся, — с горячностью произнес его друг-король. — А сейчас, пока никто не пристает ко мне с проклятыми указами и законами, мы можем охотиться всю осень до самого Нового года, а на Рождество устроить великолепный праздник.
В декабре начались ужасные холода, таких морозов не могли припомнить даже старики. Темза от Грейвсенда до Лондона покрылась таким толстым льдом, что горожане, выглядывая из окон своих домов, приходили в полное Изумление, видя на поверхности реки горящие костры. Эдуард повез Изабеллу и ее фрейлин, закутанных в меха по самые глаза,
Внешне на поверхности жизнь казалась вполне благополучной и спокойной, даже веселой, однако за весельем и гуляньями таились тревога и страх. Ни по реке, ни по дорогам в город было невозможно доставить продовольствие, голодные крысы уничтожали запасы пищи в складах и амбарах, запасы дров кончались, и их невозможно было пополнить, старые люди умирали, а цены росли. Прежде чем королевский двор отправился, как заметил Гилберт Глостер, «отмечать настоящее деревенское Рождество», в Лэнгли, графство Херфорд, этот славный юноша уговорил Эдуарда отменить введенный Парламентом налог на то, чтобы весной организовать поход против мародерствующих шотландцев, шаг этот был поддержан в то время голодающими южанами, однако гораздо менее популярным он оказался среди жителей северной части страны, чьи дома вдоль границы с Шотландией постоянно подвергались набегам и разграблению.
В Лэнгли празднество было устроено с размахом необыкновенным. Даже во Франции Изабелле не приходилось с таким удовольствием встречать Рождество и веселиться в двенадцатую ночь. Эдуард Плантагенет и Пьер Гавестон одни могли заставить подняться из могил и пуститься в пляс целое кладбище.
После всех этих тревожных месяцев Эдуард был счастлив. У него была какая-то поразительная способность быть по-детски счастливым в какой-то изолированный промежуток времени, где не было места ни сожалениям о прошлом, ни тревогам о будущем. Там были Изабелла и его мачеха, Гилберт и Маргарет Клер, и он был очень рад, что близкие ему люди были рядом. Но самым главным было то, что ему вернули его любимого друга.
Гавестон быстро забыл о солидности, необходимой почтенному правителю. Их праздничное настроение оказалось заразительным, и все с восторгом окунулись в радостную атмосферу рождественских дней, заставив многих позабыть о тревогах и опасениях последнего времени. Они оба были так ярко и красиво одеты, на них было так приятно смотреть, возле них всегда была группа оживленной молодежи, так что даже просто сидеть и любоваться ими было невероятным удовольствием. Во всяком случае, так думала Королева Мая, уютно устроившаяся у камина, к которой ненадолго подбежала передохнуть запыхавшаяся после танца племянница, поскольку ее красота и умение танцевать были в тот вечер оценены многими.
— Неужели они думают только о сегодняшнем дне? — спросила Маргарита улыбаясь, хотя и не без тревоги, когда они с Изабеллой смотрели на двух блестящих высоких молодых людей, окруженных группой хохочущей молодежи, которые подбрасывали вопящего и выражающего громкий протест королевского шута к самому потолку.
— Эдуард так счастлив и выглядит таким молодым, это просто невероятно! — сказала Изабелла, испытывая странное чувство, что именно этот отрезок жизни запечатлеется в ее памяти, и даже, когда она состарится, она всегда будет вспоминать мужа именно таким, каким она видит его в эту минуту. — Почему вы так сказали? — спросила она. — О чем, вы считаете, он должен сейчас думать, кроме веселья и праздника?
Маргарита, которая не любила портить людям настроение, постаралась принять беззаботный вид и пожала плечами.
— Да нет, просто слышала, как кое-что говорил, если не ошибаюсь, Ги Бошом Уорик. А может быть, это из-за того,
Но даже в такой веселый час она не могла легко говорить о вещах, которые могут так сильно повлиять на их жизнь. В эти холодные дни она не очень хорошо себя чувствовала, и даже в теплом, нарядно украшенном зале Лэнгли не могла отделаться от чувства, что ледяная и жестокая, как зимняя вьюга, ненависть баронов подстерегает их всех где-то за толстыми каменными стенами. Когда Изабелла встала, чтобы присоединиться к веселящейся компании, Маргарита на секунду задержала ее руку на своем колене.
— Ведь ты же не можешь не понимать, Изабелла, что как только все эти указы войдут в силу, они лишат Эдуарда всего, кроме чисто внешних атрибутов власти. Что всю истинную власть у него отберут…
Изабелла посмотрела в ту сторону, где Гавестон, неотразимый в алом платье и украшенный фамильными драгоценностями Капетингов, показывал Жислен и еще нескольким девушкам па танца, который он только что придумал. Из-за слов тетушки пропало все очарование.
— И он все отдал в обмен на этого жадного павлина. Как же я ненавижу Пьера Гавестона! — произнесла она горячо. — Больше всего на свете хочу, чтобы он опять уехал отсюда! Чтобы он исчез совсем.
«Но как это сможет помочь пасынку? — подумала Маргарита. — Если убрать Пьера, без его влияния станет еще более очевидной его слабохарактерность. Разве он хоть раз сделал попытку последовать примеру своего славного отца, когда его друг был в Ирландии? Ну ты же видела, что было в прошлый раз», — едва не сказала она вслух. Но будучи Маргаритой, она не хотела говорить ничего такого, что могло бы сильно расстроить Изабеллу.
— Если сгубить дуб, плющ обовьется вокруг другого дерева, — лишь сказала она уклончиво.
Но Изабелла мгновенно поняла ее.
— А станет ли он обвиваться вокруг золотой лилии, как вы считаете? — спросила она, вставая с простого стула, на котором сидела подле камина.
— Я надеюсь на это и молюсь — когда пробьет час.
— Когда пробьет или если пробьет? — Изабелла наклонилась над Маргаритой, глаза ее блестели, как у кошки, при свете огня, пылающего в камине. — Вы так говорите, как будто не сомневаетесь, что Пьер уедет, и причем навсегда. — Как ни любила она танцевать, она на миг забыла об оживленных голосах, зовущих ее из центра Залы. И усиленно размышляя над тем, что так волновало и занимало ее, чувствуя, что в словах тетушки что-то кроется, она спросила: — Так что говорил Черный Пес Уорик?
Маргарита протянула руки к огню, поворачивая их и грея. Это были руки отличной всадницы — умеющие направлять и править, и она подумала, долго ли еще сможет направлять и управлять этой трепетной, легко возбудимой девушкой? Сумеет ли помочь ей стать счастливее, когда возникнет возможность более спокойной жизни? В ответ на просьбу Изабеллы она поднялась.
— Он стоял на этой лестнице, ведущей к Вестминстерской пристани, и разговаривал с молодым Арунделом, чье копье, как ты помнишь, не принесло ему удачи в схватке с Пьером в последнем турнире. Я только что сошла со своей барки, а Жислен вернулась за чем-то, и мне кажется, что ни один из них не заметил меня. Арундел повторил какую-то грубую шутку, которую сыграл над ним Пьер, и стал жаловаться, что он всегда говорит о всех них, используя их дурацкие прозвища, которыми он их всех наградил. И я слышала, как Уорик сказал: «Пусть он называет меня псом или еще как-нибудь, но однажды, как только появится возможность, пес может прыгнуть и укусить». Все прозвучало очень зловеще и очень убедительно, потому что в этот раз он произнес угрозу тихо-тихо, без обычной пены у рта, как бывает, когда он говорит о Пьере…