Изабелла Прекрасная

Барнс Маргарет Кэмпбелл

— Да, очень давно.

— И вы по какой-то причине не смогли жениться на ней?

Ее вопрос, казалось, позабавил его, и он рассмеялся:

— Да, причина была достаточно веская.

Обнаружив, что она еще далеко не все знает об этом человеке, Изабелла моментально забыла о всей своей ненависти к нему.

— Простите, что напомнила, вам об этом, — сказала она. — А как ее звали?

— Кларемунда.

— И она сама была столь же красива, как и ее имя?

Он машинально расставлял на доске шахматные фигуры для новой партии, хотя мысли его блуждали где-то далеко.

— Думаю, что для

меня она была просто воплощением женской красоты, потому что больше никто так и не занял ее места. Она была умна и жизнерадостна, и когда я проходил по вашему розовому саду с закрытыми глазами, то вспоминал запах ее красивых платьев. Иногда она читала мне стихи или танцевала со мной. Мне тогда исполнилось семь лет. И она была самым ярким и светлым пятном в моей жизни.

Лишь потрескивание поленьев в камине нарушало его плавную речь. Живое воображение Изабеллы рисовало ей тот его мир — счастливый мир детства.

— Это была ваша мама? — спросила она тихо, думая о том, что когда-нибудь ее пока еще не родившийся сын станет так же вспоминать о ней.

— Да, — пальцы Гавестона застыли с фигуркой в руке, глаза были устремлены на яркий огонь, пылавший в камине. — Они сожгли ее в Гиени, как ведьму.

— Пьеро! — в первый и последний раз в жизни его детское прозвище сорвалось с ее губ, а рука непроизвольно схватила его руку.

— Моего отца не было там, чтобы спасти ее. Он предложил французам себя в качестве одного из заложников Эдуарда I.

— И вы…

— Дракон велел нашим слугам держать меня дома, но я ударил кого-то из них своим детским кинжалом и побежал за ним на рыночную площадь. Он бы спас ее из огня, но его оттащили французские солдаты. С той поры у него навсегда остались шрамы.

— И вы семилетним мальчиком видели все это?

— Больше всего меня поразил тяжелый запах ее горящего, такого дорогого, тела. — Гавестон медленно произнес эти слова, как будто их с трудом приходилось вытаскивать из глубокого колодца страданий. — Когда человек, который был для тебя центром вселенной, сгорает на костре, это не из разряда событий, которые происходят, а потом заканчивается. Это всегда остается в тебе, в каждой твоей клеточке, в каждом костре — пусть даже праздничном, в каждом уютном домашнем камине. Всепожирающий огонь прорывается сквозь годы, сжигая сердце…

Они сидели молча и, казалось, были совершенно одни в огромном замке.

— Почему они сделали это? — спросила Изабелла, зная, что никакие слова сочувствия здесь неуместны.

Гавестон ответил в своей обычной живой манере.

— К сожалению, моя мама, Кларемунда Марийская, была столь же умна, сколь и прекрасна. Кроме того, что она чудесным образом исцелила меня от какой-то очень тяжелой детской болезни, она часто лечила заболевших в нашем селении и пыталась околдовать короля Франции, чтобы он отпустил на свободу моего отца.

— И за это жители Гиени обвинили ее в колдовстве?

— Они думали, что она пользуется колдовскими чарами. Но то чудо, которое исцелило меня, было не чем иным, как материнская любовь и преданность. И, кроме того, ведь всегда есть люди, от природы обладающие особым обаянием, разве не так?

Изабелла немного расслабилась и откинулась на спинку кресла, чувствуя, что эти несколько минут потрясли ее.

— А

Эдуард знает?

— Только он один. Даже ваша очаровательная тетушка ничего не знает. И вообще никто в этой стране, кроме Дракона.

— Это даже к лучшему, — сказала Изабелла, почему-то чувствуя себя в некоторой степени польщенной.

— Почему?

— Потому что ваши недруги на этом основании могли бы выдвинуть против вас еще одно обвинение. Вы разве не представляете, как они начали бы рассказывать легковерным о том, что ваша мать была ведьмой, и благодаря унаследованной у нее колдовской силе вы, очевидно, и получили такую власть над королем? Разве вы не слышите, как Ланкастер говорит об этом в Парламенте, чтобы заставить их принять для вас смертный приговор?

— Да, — пожал плечами Гавестон, — но они ничего не узнают, если вы им не расскажете.

— Так зачем же вы проявили такое безрассудство, рассказав мне обо всем?

— Вы спрашиваете, как будто вы — одна из них, как будто вы — мой самый злейший враг? — медленно произнес Гавестон.

— Неужели у меня нет веских причин?

Он встал и, облокотившись о высокую спинку кресла, взглянул на нее.

— Но разве вы не чувствуете, Изабелла, что если бы не наша общая любовь к Эдуарду, мы бы с вами были очень хорошими друзьями?

Подобная мысль не раз приходила в голову и ей самой, хотя, возможно, и не так явственно, как сейчас, однако она лишь пожала плечами, не желая признавать этого.

— Зная все то, что мы оба знаем, как вы сможете винить меня, если я использую против вас любые средства? — спросила она сухо.

— Я, может быть, больше других понимаю, что будет невозможно вас в том винить, но все равно я никогда не поверю, что вы способны на низость, — сказал он, добавив с какой-то насмешливой нежностью: — Странно, как Провидение делает нас такими, какие мы есть, и решает, что мы должны делать в этой жизни. Страшная трагедия, пережитая в детстве, тяжелое одиночество, неожиданная бедность, — все это и могло породить беспечного хвастуна, пытающегося любыми способами, пусть даже самыми недостойными, добиться влияния для того, чтобы скрыть свою внутреннюю неуверенность в себе, жадно хватающегося за все, что приносит ему радость и удовольствие, и таким образом навлекающим несчастье на своего самого близкого друга, чья любовь и сочувствие заполняли его пустую жизнь. А из-за двух никчемных глупцов благородная милая девушка, предназначенная для совсем иной жизни, чувствует себя обиженной, имея на это все основания и взращивая в своей душе семена жестокости и злобы, насколько я понял. Все похоже на расходящиеся по воде круги. И что бы вы ни сделали, как бы ни поступили, дорогая Изабелла, вас оправдает любой.

«Да, только не Маргарита, — мысленно возразила Изабелла, благодарная ему за то, что он достаточно трезво оценивает ситуацию. И хотя жизнь действительно может ломать человека и выкручивать его, однако женщины, вроде Королевы Мая, всегда будут держаться того, что каждый должен сохранить в неприкосновенности изначальную гармонию своей души. — Однако с Маргаритой никогда не происходило ничего, даже отдаленно похожего на те беды и страдания, которые выпали на его долю…»

Изабелла встала и, закинув за голову красивые белые руки, спросила: