Избавление

Евтушенко Алексей Анатольевич

Но есть ли, друг, такие города,

П. Пономареву

Но есть ли, друг, такие города,

Где даже мы сумеем заблудиться?

Проветренные улицы-сестрицы,

И с неба только свежая вода…

Но есть ли, друг, такие города?

Будь юный плющ иль смелый виноград,

А то ведь стены серы от потеков.

На перекрестках ветер одинокий

С любым прохожим потрепаться рад.

Но есть ли, друг, такие города?

Исследуя грохочущий простор,

В

парах бензина, в атомном тумане,

Я до сих пор любовью не ранен,

А ты ее бежишь с тех самых пор.

ЖАННА

триптих

I

Рождаются мальчики – будет война

С похмелья, с плена боевым арбалетом

В крестьянские двери зимою и летом

Стучаться и требовать баб и вина —

Три четверти века жиреет она.

А силы уходят, как дети из жизни,

Собаки дичают в сожженных полях,

Мужчины присягу дают второпях.

Плохая примета в любимой Отчизне:

Идешь по дороге – навстречу монах.

Рождается девочка – маленький крик,

Большая забота, живое созданье.

Всё небо в приданое крохотной Жанне,

Дубрава, дорога и чистый родник.

Солдат на колени упал и приник.

В преданиях детства высокие травы,

Горячие сосны и лакомый мед.

От родины всякий на бедность берет,

И Франции нужен не подвиг кровавый

Любовь этой девочки – брови вразлет.

Семнадцать исполнится – замуж пора.

Отряды наемников грабят деревни,

Висят женихи на столбах и деревьях.

Сегодня невеста, но завтра – сестра.

"Мужайся", – и замертво пали ветра.

II

Шелковое знамя, новенькие латы,

Впереди победы, за спиной войска.

На полях сражений мертвые солдаты,

Смелая улыбка, старая тоска.

И поныне длится бон под Орлеаном,

Стискивают пальцы рукоять меча.

С каждым новобранцем умирает Жанна,

С каждой новобрачной плачет по ночам.

Топает пехота копьями наружу.

Жмурится, потеет, кашляет, сопит.

Топает пехота в летний зной и стужу.

Намокает – сохнет, устает – не спит.

Но держать умеют головы герои,

На привалах уток убивают влёт…

Из десятка юных после драки – трое,

Из десятка старых – трех недостает.

Кто-то за деревню, кто-то за свободу —

Всех благословила девичья рука.

Что там косолапый парень из народа,

Сам Господь, сражался во главе полка!

Тянется дорога, словно след кровавый,

На закате солнце, на исходе май.

Слева англичане и бургундцы справа,

Позади свобода, впереди – дубрава…

Связанные руки. Разоренный край.

III

Жанна д'Арк, выходить! – Эхо каркнуло вдоль

коридора

И

свалилось в углу на охапку гнилого тряпья.

Если дева Мария с Христом о спасении спорят,

Где Ла Гиру найти пару сотен опасных ребят?

Ах, какая весна! Под Руаном сады в нетерпенье,

В подземельях тюрьмы умирают больные враги…

Ангел долго летел и кружил между светом и тенью,

Тяжело отдыхал, пил взахлеб из холодной реки.

И в толпе городской, пряча крылья под грязной рубахой.

Все играл горбуна, все смеялся похабным словам.

Оловянное небо вознесения ждало со страхом,

И бродяга-монах помолился с грехом пополам.

Всё готово для казни. Трубач задержался на вдохе,

И наемный палач торопливо поджег тишину…

Здравствуй, Жанна. Живые погибнут, скончаются,

сдохнут,

И упрямые души искупят чужую вину.

Здравствуй, Жанна. Не смог. Пять веков пролегло

между нами.

Потерпи пять минут – горожанам неловко смотреть.

Кто-то смелый в толпе попрощался одними губами;

Как сестра перед сном, подошла и утешила Смерть.

Ночью пьяный патруль, выбирая потверже дорогу.

Помянул богоматерь и нечистого крепким словцом, —

Детский голос на площади звонко Францию звал на

подмогу.

А поймали зачем-то горбуна с полоумным лицом.

СОНЕТ ИЗ ТАНАИСА

Что делать, если я тебя люблю?

И не имеет к страсти отношенья

Коварное, как смех, кровосмешение,

Способность мыслить, равная нулю.

Три моря предрекая кораблю

И океан, исполненный терпенья,

Я смело прекращаю песнопенья,

Что делать, если я тебя люблю?

В степи, где трудно спрятать Млечный Путь,

Мне обещали женщину вернуть

Мои друзья, ленивые, как боги.

Перебирали струны и рубли,

Встречали из Эллады корабли,

Которым я не предрекал дороги.

АМФОРА

Сосуд для вин, вращением рожден.

Да парой рук, измазанных по локоть.

Не бойся, разрешается потрогать,

Он двадцать сотен лет как обожжен.

Он в трюмах длинновесельных триер

Лежал, к воде исполненный презренья.

Он сохранил для нас вино терпенья —

Лекарство сильных в долгий час химер.