Избавление
Шрифт:
Но в низкое небо летят колокольни,
И жены рожают в надежде на чудо.
И песни поются, и деньги стареют,
И дети смеются, и звезды грохочут,
И с каждой минутой разлука острее —
Там кто-то не может, здесь кто-то не хочет,
Но то, что поймут и деревья и звери,
Останется тайной для храброго бога.
А нам остается узнать и проверить:
Живет ли удача, лежит ли дорога.
Мне вреден воздух октября —
Мне
Эвтерпы терпкое лекарство.
Вхожу в оранжевое царство
И терпеливо жду тебя.
И наслажденье, и порок, —
Любви таинственная прелесть.
Постели осень мягко стелит,
Но я уснуть на них не мог.
Запоминая красоту
Рассвета, облака и тела.
Увижу: роща облетела,
Теряет небо высоту.
И сердце быстрое губя,
Ласкаю косы и деревья.
Боюсь, любимая не верит.
Мне вреден воздух октября.
Когда ты идешь по улице,
Когда ты идешь по улице,
Похожая на молодую богиню,
В которую пока еще не верят,
Я забываю о красоте
И жестокости мира.
Меня толкают прохожие
И говорят сердито:
– Смотреть надо!
И я смотрю.
Смотрю на тебя.
На шепоте трагика песня допета.
Портнягиным
На шепоте трагика песня допета.
Потрепанных струн не менял на гитаре.
Кончается осенью всякое лето.
Октябрь утешит, октябрь поправит.
И сколько бы ни было бед и болезней,
Безумных привычек, тяжелых последствий,
Я в желтом и красном сольюсь и исчезну
На фоне развалин старинных поместий.
В последние дни листья надают реже.
Дожди зачастят, опустеет веранда…
Очнуться и слушать ноябрь безбрежный
В уютной постели, пропахшей лавандой.
Иным грозит безумие и голос
Иным грозит безумие и голос
Пустых секунд, погибших в октябре,
А я спокойно исполняю соло
На меднокожей полковой трубе.
И на виду у смерти недалекой,
Пока вино не выпито до дна,
Вокруг друзей, горда и одинока,
Танцует – незнакомая – она.
Все кажется, дыхания не хватит.
Труба хрипит, расходятся друзья.
Вдоль гладких ног бушует пламя-платье,
И вертится последняя Земля.
ВОСПОМИНАНИЕ О ВОСПОМИНАНИИ
Рожденная снежной метелью,
Твои ли искал я следы,
Когда переулки пустели
В предчувствии скорой беды?
Бежали и трусы, и сволочь,
И прочий
Царила над городом полночь
И спешно вершила свой суд.
Прощала, дарила, казнила
Оставшихся между тенен.
Цветами наполнив корзину,
Я выломал двери в стене.
А ты выбегала на угол
И хмуро глядела туда,
Где с праздничным блеском и гулом
Я шел, как идут поезда.
КАРПАТЫ
Между тяжких еловых лап
Снег и тень, живая лыжня.
Восхищаться не мог – ослаб,
День на крик обогнал меня.
Крикну – эхо вернет печаль,
Виновато смолчит вблизи.
Чем еще разжалобить даль
Всю из гор, облаков, низин?
Но подруга растопит печь,
Сядет мужа ждать у огня.
Остается – любовь сберечь,
И любовь сбережет меня.
Остается ночь за спиной.
Километры, огни, глаза…
Постою за рыжей сосной
И, вздохнув, поверну назад.
Безветрие. Еще не кончились чернила,
Безветрие. Еще не кончились чернила,
И можно начинать историю земель,
Где, августом жива, ты умирать учила.
Зима застукала, но я уже умел.
И вот – скандальный двор
И трудная задача —
Полгода пересечь к подъезду под углом.
Давно лежит снежок, давно дышу иначе,
Но медленно вхожу в пятиэтажный дом.
Нам некогда любить среди бетонной ночи,
Пять песен за глаза и губы напрокат.
Особо молодых я обижал нарочно,
Но ты меня простишь, коль буду виноват.
Сторонником зверей слыву в любое время
И в городской среде запутываю след.
Меня возьмут, когда мы оба не поверим
В безумную любовь, как в чей-то пьяный бред.
Плясала голой в голубом углу,
Плясала голой в голубом углу,
В зеленом – пела, в желтом – одевалась.
А в красном – незаметная усталость
Ей в мозг вводила гибкую иглу.
Ночь кончится, как только хлопнет дверь.
Тот, кто уйдет, не верит даже птицам.
Купи кота – хороший мягкий зверь,
Живое рядом – сразу лучше спится.
Усталым трудно боль преодолеть,
Тем более рассчитывать на отдых.
Рассвет хлестнул по окнам, словно плеть,
И день пришел. Пришел и не уходит.
Помянем неродившуюся дочку
Помянем неродившуюся дочку
Стаканом темно-красного вина.
Выдалбливаю лодку из бревна
И сыплю время из часов песочных.
А ты уже привыкла спать одна?