Изборский витязь

Романова Галина Львовна

–  Заступит он, как неё! Волока, нашего, природного новгородского города, воротить не мог!.. Конечное дело! У него свой Чернигов имеется, там торг тоже неплох, и там он во всей своей воле!..

–  Хошь сказать, не по нраву ему тута? Он крест целовал на Ярославовых грамотах!.. И Новград его принял...

–  Его ты да прихлебатели твои приняли, - встрял Иванок Тимошкинич.
– Князь - что орёл, ему тесно тута!

–  А раз тесно, неча было вообще являться сюда!
– пристукнул посохом об помост Внезд.

–  Вот ты ему на порог и укажи!
– усмехнулся Стефан Твердиславич.

Внезд поздно сообразил, что молвил что-то не то — вече уже всё поняло, и над толпой нарастал хохот. Из задних радов неслись выкрики: «Не нать нам князя! Сами проживём!.. Малолетку - со стола!» - и даже: «Ярослава звать!» - но это пока ещё неуверенно и вяло.

–  Князь наш хоть и летами молод, да мы вокруг него на что?
– развернувшись к толпе, надсаживаясь и стараясь придать своему дребезжащему голосу больше силы, закричал Внезд.
– Наставим советом, коли что!.. А что молод, так и вас же, новгородцы, прижимать не станет...

–  Зато ты их прижмёшь, ты и родня твоя, псы голодные, - оборвал его Иванок Тимошкинич.

–  Псы?!
– Внезд аж завизжал.
– Сам - пёс!

Подняв посох, он ринулся на Иванка - остальные бояре еле успели разнять их. Стефан Твердиславич остался посередине. Он насмешливо переводил взгляд с внешне спокойного Иванка на багрового, кипящего гневом и плюющегося Внезда.

–  Глянь-кось!
– качнул он головой, не снижая силы своего баса.
– Внезд Вадовикович, посадник!.. И не стыдно тебе? Бороду свою же оплевал!
– По седой длинной мягкой бороде того и впрямь стекала тягучая капля слюны. Внезд захрипел, забился в руках держащих его родичей. Стоявшие по бокам сыновья Внезда глядели на посадника зло. Эго был позор, и новгородцы были его свидетелями.

–  И ты ещё хочешь малолетнему князю Ростиславу советчиком быть?
– сокрушённо покачал головой Стефан.
– Нет, при таком посаднике нам князь повозрастнее нужен!

–  А тебя самого, как ребёнка малого, водить да наставлять надоть!
– подлил масла в огонь Иванок.

Вечевая площадь гудела на разные голоса. Посадник был опозорен, отныне слово его уже не могло иметь для новгородцев того веса, что прежде, и Внезд Вадовик это понял.

Оставалось одно - уйти. С усилием освободившись из державших его рук, он тяжёлым стариковским шагом пошёл к ступеням, но, уже спустившись, обернулся и ожёг своих врагов ненавидящим взглядом.

Стефан Твердиславич и Иванок Тимошкинич со своими домочадцами и дворовыми возвращались с обедни. Со вчерашнего дня они не видались, но шли рядом молча, вспоминая последнее вече. Прогнав посадника, Стефан заговорил было о смещении четырёхлетнего Ростислава, но хотя его и слушали, без посадника решать такое дело Новгород не привык.

–  Ежели б как Внезда убрать, - высказал тайную мысль Иванок.
– Сразу легота бы наступила!

–  Как убрать?
– Стефан вздохнул.
– Не лихого человека же к нему подсылать?.. А чтобы добром снять - так сил пока нету таких! Слыхал, как вчера вече мои слова принимало? Молчали люди!.. Поди, пойми, за кого они!

–  Гаврила Завидич баял - в Волоке опять хлебные обозы задерживать начали, - вспомнил Иванок.
– Токмо бы князь не озлил

людишек сверх меры - тогда с ними не совладать!

–  Голодный народ - злой народ, - закивал Стефан.

–  Как оголодает - надоть опять вече созывать, - гнул своё Иванок.
– Тогда и сковыривать Внезда...

За разговором они дошли до поворота на Сенную, где стояли хоромы Иванка Тимошкинича. Стефану Твердиславичу идти было дальше, прямо.

–  Бывай у меня, кум, - развёл руками Иванок.

–  Беспременно загляну - мёду твоего отведаю!
– закивал Стефан.

Распрощавшись, они тронулись каждый своей дорогой. Но Иванок прошёл всего ничего, как вдруг из малого проулка между заборами соседних домов ему навстречу шагнуло человек пятнадцать. По виду чьи-то дворовые; лица у всех суровые, хмурые. Передние играли дубинками, перекидывая их с руки на руку. Ещё у двух-трёх с запястий свисали кистени.

Иванковы дворовые немедля выдвинулись встречь чужакам, и те, не дав противнику времени, бросились в драку. Двое-трое, оставив товарищей разбираться с челядью, накинулись на самого боярина. Иванок Тимошкинич тонко закричал, отступая к забору, но посох выбили из его рук, и подхвативший его парень широко размахнулся, делясь боярину в голову...

Уже вечерело, когда над Новгородом поплыл набат Святой Софий. Всегда мерные, властные удары большого колокола сейчас звучали тревожно и испуганно, словно приключилось нечто страшное - пожар аль нежданное нападение. Взбудораженные горожане спешно бросали дела и, вопросительно поглядывая на небо - не плывёт и впрямь ли дым, - толпились на улицах, десятки раз переспрашивая друг дружку: «Чего там? Что слыхать?.. Почто трезвон такой?» Но набат не прекращался, и люди начали стекаться к вечевой площади.

Там уже толпился народ - из тех, кто уже всё знал. Из уст в уста вновь прибывшим передавалась главная новость: «Побили?.. Чуть не до смерти побили кого-то из бояр!» Люди ахали, качали головами. Женщины жалостливо вздыхали, лезли с расспросами.

На вечевую ступень с трудом поднялся Иванок Тимошкинич. Его поддерживали под руки двое ближних холопов. Боярин шёл с трудом, пошатываясь. Дорогая свита на нём была порвана и испачкана грязью. Шапку он потерял, и всем была видна выпуклая ранняя лысина с косой ссадиной. Из бороды его был вырвал порядочный клок, глаз заплыл, из разбитой губы сочилась кровь. Он то и дело тонко, по-детски всхлипывал и порывался схватиться за отбитый бок. Подойдя к краю ступени, он отстранил холопов и с усилием выпрямился. Площадь ахнула, как один человек, а боярин, которому было явно трудно стоять, дрогнул, выбрасывая руки вперёд и в стороны.

–  Мужи новгородские!
– надрывно, чуть шепелявя из-за выбитых зубов, закричал он.
– Смотрите, что средь бела дня деется?.. Прямо перед домом моим по наущению посадника Внезда бит был его холопьями!.. Гляди, Господин Великий Новгород, гляди, что творится на глазах у честных христиан!..

Он схватился за бок и мешком осел на помост. Холопы кинулись к нему, засуетились около. Но и того было достаточно - площадь забурлила на разные голоса:

–  Это чего ж творится, православные?.. Разбой средь бела Дня!