Изборский витязь
Шрифт:
Воины поняли его и подняли мечи.
Безоружные люди бросились врассыпную, стараясь уйти от смерти. Но окруживших их пешцев было раза в два больше. Они принялись рубить людей, не разбирая, кто перед ними - женщина, старик или ребёнок. Тем временем конные рыцари торопливо смыкали ряды, надеясь прорваться сквозь строй русской конницы, как повелось, выстраиваясь в уже знаменитую «свинью».
...Но русские были уже совсем близко. Первые ряды их продолжали мчаться навстречу ливонским рыцарям, в то время как остальные обходили их с боков, рассчитывая напасть с тыла и опрокинуть железных всадников.
Вальтер
– Вперёд! Сметём язычников с лица земли!
Несколько мгновений спустя две волны воинов сшиблись.
Как и рассчитывал благородный рыцарь, передние ряды легко прошли сквозь строй русских ратников и вырвались на волю. Застряли лишь те, кто шёл позади - их взяли в клещи, и стук мечей и крики яснее ясного говорили о том, что там начался отчаянный бой. Рыцари-меченосцы не сдадутся, не сложат оружия, тем более им на помощь должны прийти пешие рыцари и простые воины, но тем не менее участь их была незавидна. Русские не пощадят их. Впрочем, таков закон войны - сегодня ты, а завтра тебя...
Об этом думал Вальтер фон Эйб, без оглядки скача прочь. Он потерял почти весь отряд - за исключением десятка вассалов, которые успели прорваться за ним. Судьба остальных не волновала рыцаря и будущего комтура - звание он получит всё равно.
А на погосте разгорался новый бой. Не тратя времени и сил на преследование немногих удравших, невесть откуда взявшаяся дружина избивала конных и пеших рыцарей. Нарушив их первоначальный правильный строй, русские согнали ливонцев в кучу и добивали с той же методичностью, с какой те только что расправлялись с безоружными жителями.
Пеших воинов смели быстро - их просто затоптали конями, рубя сверху вниз, наотмашь. С рыцарями пришлось немного повозиться: до закованного с ног до головы в железо всадника на обряженном в доспехи коне не вдруг доберёшься... Рыцари сопротивлялись яростно, сбивая с седел одного дружинника за другим, но в конце концов их взяли числом. Тех, кого не порубили, поскидывали с седел и повязали.
Но ещё раньше, когда только началась сшибка и второй отряд, идущий берегом реки, только врывался на погост, над всадниками вдруг взлетел высокий мальчишески-пронзительный вскрик, полный азарта и отчаянной решимости:
– Уходят! Они уходят!
Ведущий второй отряд всадник поворотил коня и ринулся вдогонку за удиравшим Вальтером фон Эйбом и его людьми, увлекая за собой остальных.
– Стой! Сташко, куда?
– догнал его чей-то окрик, но всадники уже выскочили с погоста и помчались в погоню.
Потом всё было кончено. Несколько пленных рыцарей - пешие и простые воины полегли все, - обезоруженные и без шлемов, переминались с ноги на ногу возле сложенного ими, но так и не подожжённого костра. Их всех для простоты скрутили одной верёвкой, привязав её концы к двум лошадям. Стерёгшие их дружинники скрипели зубами и до белизны стискивали кулаки, еле сдерживаясь, чтобы не взяться за мечи - вокруг валялись
Что самое удивительное - уцелевшие нашлись. Через некоторое время в отвоёванную у пожара избу снесли нескольких детей, забившихся в подвалы или под печи и почти задохнувшихся в дыму начавшихся пожаров, и стонавших раненых, которых убийцы второпях сочли за мёртвых. Туда же отправили и раненых дружинников.
– Сносите мёртвых вместе!
– скомандовал воевода, оставаясь в седле. Он не спешил сойти с коня и то и дело оборачивался в ту сторону, куда скрылся второй отряд.
– Только рыцарей не надо! Их в общую яму свалить - и довольно!
Невольный вздох облегчения вырвался из его груди, когда всадники показались из-за поворота. Они вели за собой в поводу только двух коней с пустыми сёдлами - убитые всадники лежали поперёк спин лошадей.
– Сташко!
– воскликнул воевода, увидев витязя, ехавшего впереди.
– Что же ты! Аль забыл, чему я тебя учил?
– Всего трое ушли, - откликнулся тот, задорно мотнув головой и сорвал с головы шелом, открыв юное, почти мальчишеское лицо с первым пушком усов над верхней губой.
– Остальных порубили и глянь, стрый!
– пленного везём! Отведём его в Изборск, а то и в сам Псков! Что скажешь?
Окружённый справа и слева дружинниками, ехал рыцарь - без оружия и шлема, в оборванном плаще с закрученными назад руками. Он сумрачно косился по сторонам и старательно отвёл глаза, когда его подвезли к сложенным в ряд телам убитых селян.
– Что, узнал своих рук дело?
– спросил кто-то у него. Рыцарь, не понимая чужого языка, отвернулся.
– Что толку с ним разговаривать, - отмахнулся воевода.
– Домой свезём, там разберёмся! А теперь не до него - своих надо честь по чести в мир иной проводить.
Дружинники работали споро. Разметали несколько клетей и заборов, у околицы составили погребальную поленницу-краду, на которой уложили тела погибших поселян. Павших воинов порешили везти домой, где и схоронить. С ними в Изборск должны были отвезти раненых и уцелевших мирных жителей - всё равно на обгорелых развалинах погоста делать им было нечего.
Перед самым закатом, когда солнце уже склонилось к западу, запылал погребальный костёр. Пленные ливонцы, о которых за общим делом все забыли, стояли возле и очевидно ждали, что нечестивые язычники принесут их в жертву своим тёмным богам. Но то, что их оставили в покое, видимо, поразило рыцарей.
Юный Сташко, морщась от едкого дыма и тяжкого запаха горелого человеческого мяса, поглядывал на пленных с хищной ненавистью.
– Эх, чего с ними нянькаться!
– наконец не выдержал он.
– Тащи теперь в Изборск, там ещё корми!.. Стрый, а может...
– Оставь!
– тот чуть повысил голос.
– Порубить их недолго, да только это не принесёт выгоды ни мне, ни тебе. Дай одно дело справить - там и о другом думать будем.
Он замолчал, глядя на ярко пылающее в вечернем сумраке пламя, словно видел в его сиянии что-то, недоступное прочим.