Избранная грешником

Херд Мишель

— Успокойся, — успокаивающе бормочет он. — Я в порядке.

Возьми себя в руки, Мария.

Я делаю глубокий вдох, наполняя легкие ароматом Луки.

Так-то лучше. А теперь, блять, позаботься о своем мужчине.

Я отстраняюсь и поднимаю на него глаза.

— Я в порядке. — Я иду в ванную и снова мою руки, затем приказываю. — Сядь.

Улыбка трогает уголок рта Луки, когда он подчиняется.

Я принимаюсь за работу,

сосредоточившись на том, чтобы моя рука не дрожала, когда я промываю рану и наношу хирургический клей. Я слегка дую на нее и жду пару минут, чтобы убедиться, что я хорошо поработала.

Я слегка провожу пальцем вокруг раны, затем наматываю повязку на его бицепс. Чувствуя себя немного спокойнее теперь, когда огнестрельная рана больше не кровоточит, я облегченно вздыхаю.

Мои глаза останавливаются на лице Луки, только чтобы увидеть, как он наблюдает за мной с чертовски напряженным выражением, затемняющим его взгляд.

Чувствуя себя расстроенной, я говорю:

— Тебе следует немного отдохнуть.

Лука качает головой, берет меня за руку и притягивает ближе.

— Оседлай меня.

Моя бровь взлетает вверх.

— Что?

Его руки нащупывают мои бедра, и я оказываюсь у него на коленях. В шоке я встречаю его пылающие глаза, и он спрашивает: — Почему ты так сильно отреагировала на то, что в меня стреляли?

О черт.

Глава 18

ЛУКА

В ее глазах вспыхивает паника, и она быстро опускает взгляд на мою обнаженную грудь, которую, кажется, замечает только сейчас, видя, как приоткрываются ее губы, а на лице появилось удивление.

— Мария, — говорю я, чтобы вернуть ее внимание к заданному мной вопросу. — Почему ты так бурно отреагировала?

Ее язык высовывается, чтобы облизать губы, и она бросает взгляд на окровавленные салфетки рядом со мной.

— У меня всегда эмоциональный беспорядок во время месячных.

Разочарование сжимается у меня в груди, потому что она скрывает настоящую причину. Поднимая руку к ее подбородку, я заставляю ее посмотреть мне в глаза.

Чувствуя себя неловко от разговора, она ерзает у меня на коленях. В тот момент, когда ее киска трется о мой член, я твердею.

Мария, очевидно, чувствует это, потому что начинает моргать быстрее, а румянец ползет вверх по ее шее.

Господи, я впервые вижу, как она краснеет, и от этого становлюсь только жестче.

После такого утра я устал, и, честно говоря, терпение мое на исходе.

— Скажи мне правду.

Она качает головой.

— Я сказала.

К черту ее упрямство и гордыню.

И к черту мою.

— Тебе не все равно, — констатирую очевидное.

На ее лбу появляется морщинка.

— Конечно. Я не бессердечная сука, Лука.

Я завожу руку ей за голову, мои пальцы запутываются

в ее волосах. Притягивая ее ближе, пока наше дыхание не смешивается, мои глаза удерживают ее в плену.

К черту это. Если мы не можем признаться друг другу в наших истинных чувствах, я, блять, покажу ей, что она значит для меня.

Я собственнически заявляю права на ее рот в требовательном поцелуе, желая, чтобы она уступила любви, которую испытывает ко мне. Мой язык набрасывается на ее язык, мои зубы прикусывают ее нижнюю губу, пока она не становится пухлой.

Мария издает стон, и я поглощаю этот звук, в то время как мое сердцебиение ускоряется, пока оно не начинает колотиться в груди. Я отпускаю ее волосы и, обхватив ее здоровой рукой, поднимаю ее, поворачиваю и толкаю на кровать.

Не обращая внимания на боль в левой руке, я сбрасываю с одеяла сумку первой помощи и все остальное и ползу к Марии. Когда я смотрю на нее сверху вниз, желание в ее глазах посылает прямую волну в мой твердый член.

— Господи, знала бы ты, что ты со мной делаешь, — бормочу я, прежде чем снова завладеть ее ртом.

Я раздвигаю ее ноги и располагаю свой таз между ее бедер, поцелуй становится неистовым.

Когда я толкаюсь в нее, наша одежда раздражает меня до чертиков, она стонет:

— Мы не можем.

— Какого хрена мы не можем? — ворчу я, осыпая поцелуями ее шею, мои зубы покусывают ее нежную кожу.

Она мечтательно вздыхает, ее руки путаются в моих волосах.

— У меня месячные.

Я поднимаю голову и пригвождаю ее непоколебимым взглядом.

— Мне все равно.

Когда я опускаю голову и кусаю ее сосок через шелковую блузку, она стонет:

— Господи, Лука.

Я хватаюсь за шелковистую ткань и стаскиваю ее с нее. Мои глаза наслаждаются ее кремовой кожей и выпуклостями грудей, выглядывающих из-под кружевного бюстгальтера.

— Я хочу тебя сейчас, — требую я, расстегивая ее лифчик и отбрасывая его в сторону.

Блять, ее груди идеального размера, как будто они были созданы для меня. Я сжимаю их в ладонях и массирую с тем острым желанием, которое я испытываю, чтобы оказаться внутри нее.

— Господи, какая ты красивая, — стону я, прежде чем втянуть сосок в рот.

Я наслаждаюсь грудью Марии, как изголодавшийся мужчина, мои руки исследуют ее тонкую талию и бедра, прежде чем я расстегиваю ее джинсы и стаскиваю их вместе с кружевными трусиками вниз по ногам.

— Подожди! — Мария резко принимает сидячее положение, когда я бросаю ее одежду на пол. — Серьезно, у меня месячные. Придется подождать неделю.

Я расстегиваю ремень, и когда ремень со свистом проходит через петли, я медленно качаю головой.

— Я ждал этого годами. Я не собираюсь ждать ни секунды больше.