Избранная
Шрифт:
Когда подул свежий бриз, яркий свет осветил миллионы крохотных волн, как будто бы поверхность воды была охвачена огнем. Даже не заметив этого, я начала спускаться с холма, чтобы посмотреть поближе.
Люк грубо развернул меня и потащил за мавзолей.
— Эй! — вырвалась я. — Дай мне пройти!
— Что ты там сделаешь? — прошипел он.
— Мне нужно туда вниз! Кто эти люди? Ты знаешь их? — я пыталась, протиснуться мимо него, но он преградил мне путь. — Пусти меня!
— Успокойся, — рявкнул он. Я же ударила его. Пренебрежительно сопя, он схватил меня
— Я хочу их увидеть!
— Кого?
— Людей! У воды! Ты тоже видел их, я знаю! — я защищалась от него и пыталась освободиться. Он покачал головой, его хватка была железной. — Там никого, — я застыла.
— Что? Но они же там! Посмотри же!
Я вырвалась и завернула за угол мавзолея. Солнце ярко сверкало на белых мраморных стенах и слепило меня. Когда маленькие черные точки исчезли, Люк встал рядом со мной, его лицо было напряженным.
— Ты все еще видишь кого-то? — спросил он.
Он был прав, поверхность пруда была само спокойствие, и никого не было в поле зрения, никого в тогах или кого-то подозрительного. Лес был спокойным и темным, а воздух дрожал в полуденной жаре.
— Я их видела. Видела, — я смущенно потерла лоб.
Люк положил мне руку на талию и повел вниз с холма. — Если ты постоянно видишь вещи, которых нет, Мышка, тогда когда-нибудь они увидят тебя. И поверь мне, ты не хочешь этого.
— Ты должен был бы позволить мне уйти.
— Почему? Здесь нет ничего, что касается тебя, — он остался стоять. — Если ты видела что-то — а нам обоим ясно, что ты ничего не видела — но даже если и так, возможно, это были хорошие. Эти люди. И, быть может, они просто пришли попрощаться. Было бы мило, если бы ты могла уважать это. Каждый должен иметь возможность попрощаться.
— А у тебя была? — спросил я, не подумав. Он остановился.
— Не так, как я должен был.
— Почему?
Он приподнял одну бровь. — Что-то помешало этому.
Этим чем-то была я. Не удивительно, что он был так зол, когда я настояла на том, чтобы мы поговорили. Мы шли дальше по кладбищу, где деревья были огромными и суховатыми от возраста. — Ты сказал, это были хорошие. А есть еще и плохие?
— Плохое есть всегда. Разве ты это не знаешь?
— Кто ты из этих двух?
Он взглянул на меня обиженно. — Ты этого не видишь?
Я нервно вскинула руки в воздух. — Ты не хочешь мне помочь. Ты не хочешь рассказать мне ничего полезного.
— В каком смысле полезного? То, во что Верити впуталась… Но ты видела, как это опасно. Ты еще попрощаешься с жизнью.
— Мне все равно. — Эти слова сорвались у меня с языка, прежде чем я смогла их остановить.
— Но так не должно быть, — сказал он твердым голосом. — Не будем больше об этом, Мышка. Для тебя здесь ничего нет.
— Что все это снова значит?
— Это значит, что ты славная девочка. Закончи колледж. Выйди замуж за хорошего парня. Роди пару малышей и живи спокойной жизнью в пригороде. Если ты больше не будешь вмешиваться, ты сможешь все это иметь. У тебя может быть любая жизнь, какую ты захочешь,
Я оттолкнула его от себя. — Благословение? Я видела, как умирает моя лучшая подруга. Какое же в этом благословение?
Взгляд, которым он меня одарил, был холодным и презрительным. — Ты выжила. Этого не достаточно?
— Нет. Без нее нет. — Я чувствовала, как у меня навернулись слезы, но осаждала его дальше: — Неужели ты не понимаешь? Я бы сделала все, чтобы вернуть ее. Все. Но это невозможно, я знаю. Но ее больше нет, и я должна… я должна искупить перед ней свою вину.
— Прекрати плакать, — сказал он, но в его интонации прозвучало сочувствие. — Это не твоя вина.
Я вытерла слезы тыльной стороной кисти. — Ты этого не знаешь.
— Конечно, я знаю это. — Он приподнял мое лицо к своему. Вблизи его глаза сверкали как золотоносная река нефрита. Было сложно воспринимать еще что-то другое, когда он так на меня смотрел. — Верити была предопределена, чтобы совершить что-то великое, а люди, которые это сделали, они хотели остановить ее. Они виноваты в этом, не ты.
Он пытался сделать так, чтобы мне стало лучше, но мне нужны были факты, а не сочувствие. — Тогда скажи мне, кто они. Пожалуйста. Только имя и все. Ты должен мне помочь.
— В этом мире есть много вещей, которые я должен сделать, но помощь тебе к ним не относится. Кроме того, тебе самой в данный момент нечего предложить. — Он смотрел на меня оценивающе, прежде чем повернулся и пошел. — Если что-то измениться, дай мне знать.
Мои мысли метались, и я закричала ему вслед: — Что же например? Что же у меня могло быть такое, что могло бы тебя заинтересовать?
Он показательно медленно обернулся. — Что-то, что Ви привезла из своей поездки? Я сентиментальный молодой человек. Возможно, было бы очень мило иметь что-то на память о ней.
Сопутствующая интонация скрывала что-то срочное. Он был здесь из-за чего-то, и если я найду это до него, у него не останется выбора, кроме как помочь мне.
Как только я была достаточно взрослой, чтобы попросить десерт, поняла, что работать под давлением было дело принципа.
— Что, если я найду что-то? Признак, след или что-то связанное с воспоминанием для тебя?
— Иногда я бываю то тут, то там, — он прошел между зарослями большой плакучей ивы. — Я должен кое-что сказать, Мышка: я не ожидал, что ты так разозлишься.
— Я никогда не делала этого раньше, — пробормотала я и отодвинула завесу серебристо-зеленых листьев, чтобы проследовать за ним. Но Люк исчез.
Я могла измениться, но моя семья нет. Это было очевидно, когда я вернулась к стоянке и увидела их рядом с машиной моего дяди. Незнающему показалось бы, что мои мама и дядя мило беседовали.
Например, о строительной площадке на скоростном шоссе или доберется ли White Sox в этом году до самого верха, а также о том должны ли мы завтра иметь в ассортименте ежевичные тортики или пироги с ревенем. Все же почти восемнадцать лет опыта делали правду очевидной.