Избранная
Шрифт:
Все умолкают, и Четыре снова поворачивается к выходу из вагона. Он держится за ручки по обе стороны, широко раскинув руки, и наклоняется вперед, так что его тело в основном находится снаружи вагона, и только ступни твердо стоят внутри. Ветер прижимает его рубашку к груди. Я пытаюсь смотреть мимо него на окружающий пейзаж — море крошащихся, заброшенных зданий, которые становятся все ниже и ниже.
И все же каждые несколько секунд мой взгляд падает на Четыре. Не знаю, что я ожидаю или хочу увидеть,
— Как по-твоему, что там? — Я спрашиваю Кристину, кивая на дверь. — В смысле, за оградой.
Она пожимает плечами.
— Кучка ферм, наверное.
— Да, но я имела в виду… за фермами. От чего мы сторожим город?
Она машет скрюченными пальцами.
— От чудовищ!
Я закатываю глаза.
— Сторожа у ограды появились всего пять лет назад, — замечает Уилл. — Разве вы не помните, как патрули лихачей следили за бесфракционным сектором?
— Точно, — соглашаюсь я.
Еще я помню, что мой отец в числе прочих голосовал за то, чтобы вывести патрули лихачей из сектора бесфракционников. Он сказал, что за бедняками не нужно присматривать, им нужна помощь, и мы можем им помочь. Но лучше не упоминать об этом здесь и сейчас. Это один из множества случаев, которые эрудиты приводят в доказательство некомпетентности Альтруизма.
— Ну конечно, — произносит он. — Спорим, ты постоянно их видела?
— С чего ты взял? — слабо огрызаюсь я.
Ни к чему, чтобы меня слишком тесно связывали с бесфракционниками.
— Потому что тебе приходилось проезжать сектор бесфракционников по дороге в школу, разве нет?
— Ты что, запомнил карту города ради развлечения? — спрашивает его Кристина.
— Ну да. — Уилл выглядит озадаченным. — А ты разве нет?
Тормоза поезда визжат, и мы все кренимся вперед, когда вагон замедляет ход. Я благодарна движению, оно помогает стоять. Полуразрушенные здания закончились, сменившись желтыми полями и железнодорожными рельсами. Поезд замирает под навесом. Я спускаюсь на траву, держась за ручку, чтобы не упасть.
Передо мной ограда из сетки с колючей проволокой наверху. Я подхожу ближе и замечаю, что она тянется дальше, чем видит глаз, перпендикулярно горизонту. За оградой — небольшая рощица, в основном из мертвых деревьев. По ту сторону ограды расхаживают сторожа-лихачи с ружьями.
— За мной, — произносит Четыре.
Я держусь поближе к Кристине. Мне не хочется этого признавать, даже перед собой, но рядом с ней мне спокойнее. Если Питер начнет надо мной насмехаться, она встанет на мою сторону.
Я молча браню себя за трусость. Оскорбления Питера не должны меня волновать; необходимо сосредоточиться на том, чтобы научиться драться как следует, а не на том, как я сплоховала вчера. И я должна стремиться — если не уметь — защищать себя самостоятельно,
Четыре ведет нас к воротам, широким, как дом, и выходящим на потрескавшуюся дорогу к городу. Когда я в детстве приезжала сюда с семьей, мы ехали на автобусе по этой дороге и дальше, к фермам Товарищества, где мы в насквозь пропотевших рубашках целыми днями собирали помидоры.
Снова колет в груди.
— Если вы не попадете в пятерку лучших по результатам инициации, вероятно, вы окажетесь здесь, — говорит Четыре, подходя к воротам. — Став сторожами, вы сможете немного продвинуться по службе, но не слишком. Получите возможность патрулировать за пределами ферм Товарищества, но…
— Зачем патрулировать? — спрашивает Уилл.
Четыре дергает плечом.
— Полагаю, вы узнаете это, если окажетесь здесь. Как я уже говорил. В большинстве случаев те, кто сторожит ограду в юности, сторожат ее и дальше. Если вам от этого легче, кое-кто уверяет, будто это не так уж и плохо.
— Ага. По крайней мере, нам не придется водить автобусы или прибираться за другими, как бесфракционникам, — шепчет Кристина мне на ухо.
— А вы какого ранга достигли? — спрашивает Питер Четыре.
Я думала, что Четыре промолчит, но он спокойно смотрит на Питера и отвечает:
— Я был первым.
— И вы выбрали это? — Глаза у Питера большие, круглые и темно-зеленые. Они могли бы показаться невинными, если бы я не знала, какой он ужасный человек. — Почему вы не предпочли работу в правительстве?
— Не захотел, — равнодушно отвечает Четыре.
Я вспоминаю, что он сказал в первый день о работе в диспетчерской, откуда лихачи наблюдают за безопасностью города. Мне сложно представить его там, в окружении компьютеров. Для меня он неразделим с тренировочным залом.
В школе нам рассказывали о фракционных работах. У лихачей ограниченный выбор. Мы можем сторожить ограду или следить за безопасностью города. Можем трудиться в лагере Лихости — наносить татуировки, изготовлять оружие или даже сражаться друг с другом на потеху зрителям. Или работать на лидеров Лихости. Пожалуй, это лучший для меня вариант.
Единственная проблема в том, что мой ранг ниже некуда. И я могу стать бесфракционницей в конце первой ступени.
Мы останавливаемся у ворот. Несколько сторожей-лихачей глядят в нашу сторону, но немногие. Они слишком заняты тем, что тянут створки ворот, в два раза выше и в несколько раз шире себя, чтобы пропустить грузовик.
Бородатый водитель в шапке улыбается. Он останавливается сразу за воротами и выходит. Кузов грузовика открытый, и несколько других товарищей сидят среди штабелей из ящиков. Я приглядываюсь к ящикам — в них лежат яблоки.