Избранная
Шрифт:
— Нам пора. — Голос Тобиаса дрожит. — Поезд придет с минуты на минуту.
Мы идем по вытоптанной земле к рельсам. Тобиас сжимает зубы и смотрит прямо перед собой. Я чувствую укол сожаления. Возможно, стоило дать ему самому разобраться с отцом?
— Прости, — бормочу я.
— Тебе не за что извиняться. — Он берет мою руку. Его пальцы еще дрожат.
— Если мы сядем на поезд в противоположную сторону, из города, а не в город, то сможем попасть
— А правдолюбы? — спрашивает брат. — Как по-твоему, что они предпримут?
Я не знаю, как правдолюбы откликнутся на нападение. Они не примкнут к эрудитам — им глубоко противна всякая нечестность. Но они могут отказаться и от борьбы с эрудитами.
Мы несколько минут стоим рядом с рельсами, прежде чем приходит поезд. В конце концов Тобиас берет меня на руки, потому что я валюсь с ног, и я кладу голову ему на плечо, глубоко вдыхая запах его кожи. Поскольку он спас меня от нападения, я ассоциирую его запах с безопасностью и чувствую себя в безопасности, пока вдыхаю его.
Истина в том, что я не буду в полной безопасности, пока Питер и Маркус с нами. Я стараюсь не смотреть на них, но чувствую их присутствие, как почувствовала бы одеяло на лице. Судьба жестока: я вынуждена путешествовать с людьми, которых ненавижу, в то время как мои любимые погибли.
Погибли или очнулись убийцами. Где сейчас Кристина и Тори? Бродят по улицам, терзаемые чувством вины за то, что натворили? Или обратили оружие против людей, которые заставили их это сделать? Или тоже мертвы? Хотела бы я знать.
И в то же время я надеюсь, что никогда не узнаю. Если Кристина еще жива, она найдет тело Уилла. И при нашей следующей встрече увидит своим натренированным взглядом правдолюбки, что это я его убила, я точно знаю. Я знаю это, и вина душит и корежит меня, так что я должна забыть о случившемся. Должна заставить себя забыть.
Приходит поезд, и Тобиас опускает меня на землю, чтобы я могла запрыгнуть в него. Я пробегаю несколько шагов рядом с вагоном и бросаюсь в сторону, падая на левое плечо. Извиваясь, я забираюсь в вагон и сажусь у стены. Калеб сидит напротив меня, а Тобиас — рядом, создавая барьер между мной и Маркусом с Питером. Моими врагами. Его врагами.
Поезд поворачивает, и я вижу город за нами. Он становится все меньше и меньше, пока не открывается конец путей, леса и поля, которыми я в последний раз любовалась, когда была слишком маленькой, чтобы оценить их. Доброта товарищей утешит нас на время, хотя остаться у них навсегда мы не сможем. Скоро эрудиты и
Тобиас притягивает меня к себе. Мы сгибаем колени и наклоняем головы так, что оказываемся в своем собственном пространстве, не видя тех, кто нас беспокоит. Наше дыхание смешивается на вдохе и выдохе.
— Мои родители, — говорю я. — Они умерли сегодня.
Хотя я произнесла это и знаю, что это правда, это кажется нереальным.
— Они умерли ради меня, — добавляю я.
По-моему, это важно.
— Они любили тебя, — отвечает он. — И не могли лучше показать свою любовь.
Я киваю и ласкаю взглядом линию его подбородка.
— Ты чуть не умерла сегодня, — говорит он. — Я едва не застрелил тебя. Почему ты не застрелила меня, Трис?
— Я не могла. Это было все равно что застрелить себя.
На его лице отражается боль, и он наклоняется ближе ко мне, так что касается моих губ губами, когда говорит.
— Я должен кое-что тебе сказать.
Я провожу пальцами по его ладони и поднимаю на него взгляд.
— Кажется, я люблю тебя. — Он слегка улыбается. — Немного выжду и скажу точно.
— Весьма благоразумно. — Я тоже улыбаюсь. — Найдем листок бумаги, и ты составишь список или таблицу.
Я чувствую боком, что он смеется; его нос скользит по моему подбородку, губы прижимаются за ухом.
— А если я уже уверен и просто не хотел тебя пугать?
Я тихонько смеюсь.
— Я думала, ты знаешь меня лучше.
— Ладно. Тогда я люблю тебя.
Я целую его, пока поезд скользит в неосвещенные, неведомые края. Целую его столько, сколько хочу, дольше, чем следовало бы, учитывая, что мой брат сидит всего в трех футах.
Я лезу в карман и достаю жесткий диск с данными симуляции. Кручу его в руках, ловя и отражая меркнущий свет. Маркус жадно следит за движением. «Не в безопасности, — думаю я. — Еще нет».
Я прижимаю жесткий диск к груди, кладу голову на плечо Тобиаса и пытаюсь уснуть.
Альтруизм и Лихость погибли, их члены рассеялись. Теперь мы все равно что бесфракционники. Не знаю, на что похожа жизнь отдельно от фракции, — я чувствую себя одинокой, как лист, отпавший от дерева, которое питало его своими соками. Мы дети утраты, мы все оставили позади. У меня нет дома, нет пути и нет уверенности. Я перестала быть Трис-самооотверженной или Трис-храброй.
Наверное, теперь мне предстоит стать чем-то большим.