Избранница Наполеона

Моран Мишель

Несколько мгновений он хранит молчание — нарочно томит меня неопределенностью. Потом протягивает руку и хватает меня за локоть.

— Ты первый, кто мне об этом рассказывает. Я знал, что будут перешептываться. Но думаешь, приближенные мне докладывают? — сердится он. — Собственные солдаты скрывают от меня правду!

Я сохраняю нейтральное выражение лица. Было время, когда никто из его солдат не отваживался рассказать ему об интрижке Жозефины с его подчиненным. И этого предательства он до сих пор не забыл.

— Даже

Меневаль, — рявкает он, и секретарь широко открывает глаза, — изображал неведение! Но я-то знал, что при дворе болтают. Так что о ней говорят?

Что такая жена принесет несчастье, подобно ее двоюродной тетке. Что она из Габсбургов, которые о Франции и слышать не хотят после казни Марии-Антуанетты. И что в этом месяце ей исполняется девятнадцать лет. А что можно понимать в управлении империей в таком возрасте? Но вслух ничего этого я не говорю. Это не ложь. Просто умолчание.

— Поговаривают, она музыкальна. Играет на фортепиано…

— И на арфе, — добавляет он. — Что еще?

Я припоминаю свою беседу с австрийским послом князем Меттернихом.

— Способна к языкам. Помимо родного немецкого, владеет французским, итальянским, английским, латынью и испанским. Плюс к тому она умеет рисовать.

— Да, акварелью и маслом, — кивает император. Планируя новый брак, он произвел разведку, как перед военной кампанией. — Однако, — с нажимом произносит он, — есть вещи поважнее всего этого.

Я напрягаюсь. Кажется, я ничего не упустил. Внешность? Говорят, что она рослая и упитанная.

— У ее прабабки было двадцать шесть детей, — без лишних предисловий заявляет он, — а у матери — тринадцать.

— Значит, и она плодовита.

— И даже очень! И года не пройдет, как у меня будет от нее ребенок. И за это я сделаю ее самой избалованной женой в Европе. — Он ведет меня в дальний конец кабинета, где стоят пятнадцать наполовину заполненных сундуков с поднятыми крышками. — Меневаль, иди-ка сюда! — кричит император. — Дай-ка мне список!

Меневаль достает длинный лист бумаги, и император ее какое-то время изучает. На лбу его появляется глубокая морщина.

— Я же просил тебя писать крупнее! В последний раз, когда мы его смотрели, я сказал, чтобы ты не мельчил!

— Я сделал покрупнее, ваше величество. Просто я не был уверен…

— Когда не уверен, — ревет император, — надо спрашивать! Ступай!

Меневаль продолжает стоять в ошеломленном молчании. В одно мгновение — это происходит так быстро, что я застигнут врасплох, — император снимает шляпу и хлещет ею секретаря по лицу.

— Убирайся! Спать будешь у себя, а не на моем столе! Вечером явишься.

Меневаль низко кланяется и дрожащим голосом отвечает:

— Как прикажете.

Я смотрю ему вслед и пытаюсь представить, как бы я себя повел, если бы император осмелился ударить меня.

— У этого одно на уме, — говорит император, едва за секретарем закрывается дверь, — его потаскуха, на которой он только что женился.

Он говорит о женщине, отказавшейся лечь с ним в постель даже после того, как он пытался задобрить ее рубиновой

булавкой и бриллиантовыми сережками. При дворе хорошо известна страсть императора к замужним дамам. Их интереснее завоевывать, а обязательств при этом — никаких. «С замужней женщиной, — как-то поделился он, — не возникает никаких неловкостей. Проведешь с ней ночь — и не нужно наутро уговаривать ее уйти». — Именно так Наполеон строит и свои военные кампании: в соответствии с целесообразностью и удобством, а главное — в наиболее унизительной для проигравших манере.

— Ну, и что скажешь? — спрашивает он, показывая на набитые муслином и шелками сундуки. — Зачитать опись содержимого?

Он начинает с заказанной им самим одежды. Платья с отделкой из норки, туфли на горностаевом меху, веера из лебединых перьев на инкрустированных бриллиантами ручках и такие роскошные парадные платья, что королева Мария-Антуанетта — будь она жива — постеснялась бы на них даже смотреть. Бесчисленные костюмы для верховой езды и кашемировые шали. Даже шлепанцы и нижнее белье принцессе заказал он сам. Есть и свадебное платье — такое искусное творение из атласа и горностая, что на его изготовление швеям понадобился, наверное, целый месяц.

— И это еще не все! — восклицает он. Лучшее, как видно, он приберег напоследок. — Взгляни-ка сюда. — Он подводит меня к самому массивному сундуку, до краев набитому деревянными шкатулочками. — Украшения для императрицы, — объявляет он и открывает одну шкатулку за другой, давая мне полюбоваться их содержимым.

Я вижу золотое кольцо с бриллиантом десяти с лишним карат, тяжелые рубиновые серьги, под весом которых, кажется, порвется мочка уха. Затем он хвалится комплектом из сережек, колье и диадемы, тем самым, в котором нашей будущей императрице предстоит блистать на каждом портрете и на каждом официальном мероприятии. Он подносит диадему к окну, и бриллианты с изумрудами переливаются в свете неяркого зимнего дня.

— Три миллиона франков! — сообщает он напыщенно. От такого расточительства у меня перехватывает дыхание. На эти деньги можно было бы отстроить заново Гаити и вернуть ему тот вид, в котором он был до разрушения его этим самым французским императором. Или выплатить компенсацию всем семьям, лишившимся сыновей и дочерей в войне, которую он развязал, чтобы сохранить Гаити во французском рабстве.

Я оставляю свою горечь при себе.

— Такого приданого еще ни у одной невесты не было, — одобряю я.

— Думаешь, на нее это произведет впечатление? Они все-таки Габсбурги! — напоминает он, и я впервые вижу в нем неуверенность. Этот человек, завоевавший с десяток наций, волнуется из-за девицы королевских кровей. — У них там восемь веков традиций!

— Тогда она будет горда тем, что соединяет судьбу с императором Франции.

— Да. — Наполеон приосанивается. — Да! А что Полина? Как восприняла новость? — Так вот зачем он меня сегодня призвал. Не для того чтобы оценить новые наряды своей невесты, а чтобы узнать реакцию младшей сестры на кандидатуру новой императрицы.