Избранник
Шрифт:
«Ничего! Переживем!» — растерянно улыбаясь, бормотал Сашка, чувствуя, как стремительно покидает его столь приятное чувство всесилия и всезнания. Сверхчеловек на глазах растворялся и таял, без особой борьбы уступая место просто человеку. Стараясь не терять ни минуты, он добежал до облепивших подножие сопки редких деревьев и с ужасом обнаружил, что по эту сторону от трассы снежный покров намного глубже. Настолько глубже, что вверх приходится пробираться чуть ли не ползком. И несмотря на то что он мгновенно взмок от напряжения, вскоре у него начали подмерзать ноги и пальцы рук, а забивающийся в ботинки снег только усугублял
А тем временем маленькое красное светило медленно скользило вдоль края сопки, обещая вот-вот упасть и целиком оставить его во власти ночи. Мороз усиливался, и, снова став нормальным, трезвомыслящим человеком, Сашка понимал: еще три, от силы четыре часа ходьбы при такой температуре, лимит организма будет исчерпан — и тогда может начаться обморожение. И это еще большой вопрос, поможет ли ему адреналиновый выброс. Если он вообще повторится этой ночью...
Мороз жал без пощады, и, когда Сашка, последовательно исполняя свой план, поднялся на вершину Шаманки, ноги буквально отваливались, а постоянно растираемые уши, нос и пальцы рук отчаянно болели. Там, внизу, светился множеством огней живой и теплый городок, а здесь, наверху, царила черная ледяная смерть.
— Кажется, мне скоро хана! — пробормотал он и рванул вниз по склону.
Он давно уже пожалел о том, что просто не пошел по трассе, потому что сдаться властям сразу и здоровым или потом, но после ампутации пальцев, а то и конечностей, это всё-таки разные вещи. Но что-нибудь менять было слишком поздно.
Он бежал вниз, цепляясь руками за тощие лиственницы и старательно огибая опасно торчащие из-под снега валуны, бежал быстро и решительно, порой съезжал на заду и сам же понимал: не успевает. Сашка остановился, быстро стащил один ботинок и начал растирать онемевшие пальцы ног, затем сдернул второй, потом снова переключился на щеки, уши и нос, но всё было бесполезно: тепла отчаянно не хватало.
Он панически оглянулся и вдруг осознал, что сидит на той самой тропе, по которой он с участковым, а затем и с Рейнхардом поднимался к пещере, и если пройти еще метров пятнадцать вбок, он выйдет в точности на это место!
Сашка вскочил и что есть силы побежал вдоль склона. Он прекрасно помнил, что там, внутри, так и остались лежать забытая в спешке керосиновая лампа, три или четыре коробка спичек и брошенная за ненадобностью, наполовину заполненная керосином канистра.
— Только бы спички не отсырели! — Сейчас он сам себе напоминал падающий, молчаливый «кукурузник» с визжащим от ужаса, но всё еще живым содержимым: тело уже почти не слушается, а то, что внутри, отчаянно не хочет страшного, но, похоже, неотвратимого конца.
Сашка выскочил на знакомую поляну, отыскал наполовину заметенный валун и кинулся судорожно разгребать снег в стороны. Ухватился за камень, крякнул, сорвал его с места и, не теряя драгоценного времени, нырнул в черную ледяную утробу.
Он промчался на карачках по заледеневшим телам своих родственников, быстро нащупал лампу, поискал рядом и обнаружил спички. С трудом вытащил одну и зажег. Поднес к лампе, но, когда она откликнулась слабым желтоватым светом,
Сушняка вокруг было вдосталь. Присыпанные снегом кривые серые ветки торчали повсюду, и он поставил канистру и лампу у входа и кинулся всё это собирать. Свалил в одну огромную, несуразную кучу, негнущимися пальцами открыл канистру, обильно полил сверху и понял, что ни на то, чтобы лезть внутрь за спичками, ни на то, чтобы снова пытаться их зажечь, его уже не хватает. И тогда он поднял керосиновую лампу над головой и с яростным мычанием шваркнул ее о самую массивную ветку.
Огонь занялся не сразу. Сначала по ветке скользнул маленький голубоватый язычок, затем почти незаметное пламя распространилось везде, где он пролил керосин, а потом занялось дерево, и только тогда он понял, что спасен.
Яркое желтое пламя пожирало древесину с таким аппетитом и отдавало столько тепла, что Сашка без малейшего сомнения плюхнулся в снег, стащил ботинки и тоненькие носки и сунул конечности едва ли не в огонь. Жизнь начала возвращаться.
Сначала он почувствовал, как болезненно отходят пальцы, затем конечности начало буквально крутить, а потом всё кончилось, и что руки, что ноги помаленьку отогрелись и отошли. Но теперь уже остывало всё остальное: и спина, и поясница, и уж тем более пятая точка.
Сашка поворачивался к огню то одним боком, то другим, но собранные им дрова уже прогорели, и он с горечью осознал, что за ними придется идти снова, и, может быть, еще не один раз.
Наверное, если бы не постоянно усиливающийся мороз, всё было бы иначе. Но мороз всё жал и жал, и Сашка всё никак не мог, просто не успевал отогреться. Пока он таскал сушняк, пламя отдавало свое тепло впустую, а он умудрялся порядком застыть. Так застыть, что, даже когда он подсаживался к огромной полыхающей куче, это уже не помогало, и едва он отогревал поясницу и зад, замерзали ноги, руки и лицо, а когда он поворачивался лицом, стаскивал ботинки и совал ноги в огонь, начинало стремительно отмерзать все остальное.
Сашка настолько вымотался и озверел, что схватил несколько толстенных полыхающих палок и заполз вместе с ними в пещеру, надеясь прогреть хоть это небольшое помещение. Но дым сразу заполонил всё вокруг, и дышать стало невозможно. И Сашка стоял на четвереньках в самой середине маленькой, промерзшей пещеры и четко осознавал: еще немного такой борьбы, и он ляжет здесь же, третьим Никитиным... или Николаевым — он уже ни в чем не видел разницы. Он уже был почти готов: почти мертв и почти безумен.
— Зачем вы это сделали со мной?! — в изнеможении прохрипел он. — Зачем?
Родственники молчали.
— Тупые твари... Чего вы хотели добиться? Шестой расы? Человека духовного? А не слишком ли высокая цена?
— Новый человек всегда рождается в крови и боли... — умело парировал сквозь дымку тлеющих ветвей дядя Женя.
— Но я-то тут при чем?! За что меня-то?!
— Тебя выбрала Сила.
— Мне не нужна ваша Сила, — покачал головой Сашка. — Я не хочу ее.
— Ты уже дал согласие... Поздно. Ты должен основать шестую расу.