Когда вступают в спор природа и словарьИ слово силится отвлечься от явлений,Как слепок от лица, как цвет от светотени, —Я нищий или царь? Коса или косарь?Но миру своему я не дарил имен:Адам косил камыш, а я плету корзину.Коса, косарь и царь, я нищ наполовину,От самого себя еще не отделен.
«Я по каменной книге учу вневрем'eнный язык…»
Я по каменной книге учу вневрем'eнный язык,Меж двумя жерновами плыву, как зерно в камневерти,И уже я по горло в двухмерную плоскость проник,Мне хребет
размололо на мельнице жизни и смерти.Что мне делать, о посох Исайи, с твоей прямизной?Тоньше волоса пленка без времени, верха и низа.А в пустыне народ на камнях собирался, и в знойКожу мне холодила рогожная царская риза.
Зима в детстве
I. «В желтой траве отплясали кузнечики…»
В желтой траве отплясали кузнечики,Мальчику н'a зиму кутают плечики,Рамы вставляют, летает снежок,Дунула вьюга в почтовый рожок.А за воротами шаркают пильщики,И ножи-ножницы точат точильщики,Сани скрипят, и снуют бубенцы,И по железу стучат кузнецы.
II. Мерещится веялка
А в доме у ТарковскихПолным-полно приезжих,Гремят посудой, спорят,Не разбирают елки,И сыплются иголкиВ зеркальные скорлупки,Пол серебром посолен,А самый младший болен.На лбу компресс, на горлеКомпресс. Идут со свечкой.Малиной напоили?Малиной напоили.В углу зажгли лампадку,И веялку приносят,И ставят на площадку,И крутят рукоятку,И сыплются обрезки —Жестянки и железки.Вставай, пойдем по краю,Я все тебе прощаю.То п'oд гору, то в горуПойдем в другую поруПо зимнему простору,Малиновому снегу.
«Тогда еще не воевали с Германией…»
Тогда еще не воевали с Германией,Тринадцатый год был еще в середине,Неведеньем в доме болели, как манией,Как жаждой три пальмы в песчаной пустыне.У матери пахло спиртовкой, фиалкою,Лиловой накидкой в шкафу, на распялке;Все детство мое, по-блаженному жалкое,В горящей спиртовке и пармской фиалке.Зато у отца, как в Сибири у ссыльного,Был плед Гарибальди и Герцен под локтем.Ванилью тянуло от города пыльного,От пригорода — конским потом и дегтем.Казалось, что этого дома хозяеваНавечно в своей довоенной Европе,Что не было, нет и не будет Сараева,И где они, эти мазурские топи?..
«Позднее наследство…»
Позднее наследство,Призрак, звук пустой,Ложный слепок детства,Бедный город мой.Тяготит мне плечиБремя стольких лет.Смысла в этой встречеНа поверку нет.Здесь теперь другоеНебо за окном —Дымно-голубое,С белым голубком.Резко, слишком резко,Издали видна,Рдеет занавескаВ прорези окна,И, не узнавая,Смотрит мне воследМаска восковаяСтародавних лет.
«Я в детстве заболел…»
Я в детстве заболелОт голода и страха. Корку с губСдеру — и губы облизну; запомнилПрохладный
и солоноватый вкус.А все иду, а все иду, иду,Сижу на лестнице в парадном, греюсь,Иду себе в бреду, как под дудуЗа крысоловом в реку, сяду — греюсьНа лестнице; и так знобит и эдак.А мать стоит, рукою манит, будтоНевдалеке, а подойти нельзя:Чуть подойду — стоит в семи шагах,Рукою манит; подойду — стоитВ семи шагах, рукою манит. ЖаркоМне стало, расстегнул я ворот, лег, —Тут затрубили трубы, свет по векамУдарил, кони поскакали, матьНад мостовой летит, рукою манит —И улетела… И теперь мне снитсяПод яблонями белая больница,И белая под горлом простыня,И белый доктор смотрит на меня,И белая в ногах стоит сестрицаИ крыльями поводит. И остались.А мать пришла, рукою поманила —И улетела…
Поэт начала века
Твой каждый стих — как чаша яда,Как жизнь, спаленная грехом,И я дышу, хоть и не надо,Нельзя дышать твоим стихом.Ты бедный мальчик сумасшедший,С каких-то белых похоронНа пиршество друзей приведшийКолоколов прощальный звон.Прости меня, я, как в тумане,Приникну к твоему плащуИ в черной выношенной тканиТакую стужу отыщу,Такой возврат невыносимыйСмертельной юности моей,Что гул погибельной ЦусимыТвоих созвучий не страшней.Тогда я простираю рукиИ путь держу на твой магнит,А на земле в последней мукеВнизу — душа моя скорбит…
Ночная бабочка «Мертвая голова»
Ходит Пиковая дама,Палец с головой Адама,Вверх и вниз под потолком,Стекол кожу неживую,Будто рану ножевую,Метит белым сквозняком.Треплет свечку, морщит пламяЗнамя ночи вкось углами,Соглядатай, часовой,Жироватый, суховатый…— Чур, щеки не припечатай,Чур, не трогай, я живой!Ночью все мы — на чужбинеПод воронкой черно-синей,В царстве чуждых душ и тел,Днем — в родительском гнездовьеДушным потом, красной кровьюОграничим свой предел.
«Третьи сутки дождь идет…»
Третьи сутки дождь идет,Ковыряет серый ледИ вороне на березеМоет клюв и перья мнет(Дождь пройдет). Недаром к прозе(Все проходит) сердце льнет,К бедной прозе на березе,На реке и за рекой(Чуть не плача), к бедной прозеНа бумаге под рукой.
Вторая ода
Подложи мне под голову рукуИ восставь меня, как до зариПодымала на счастье и муку,И опять к высоте привари,Чтобы пламя твое ледяноеСиней солью стекало со лбаИ внизу, как с горы, предо мноюШевелились леса и хлеба,Чтобы кровь из-под стоп, как с предгорий,Жарким деревом вниз головой,Каждой веткой ударилась в мореИ несла корабли по кривой.Чтобы вызов твой ранний сначалаПрозвучал и в горах не затих.Ты в созвездья других превращала.Я и сам из преданий твоих.