Летайте, ласточки, но в клювы не беритеНи пилки, ни сверла, не делайте открытий,Не подражайте нам; довольно и того,Что вы по-варварски свободно говорите,Что зоркие зрачки в почетной вашей свитеИ первой зелени святое торжество.Я в Грузин бывал, входил и я когда-тоПо щебню и траве в пустынный храм Баграта —В кувшин расколотый, и над жерлом егоВисела ваша сеть. И Симон Чиковани(А я любил его, и мне он был как брат)Сказал, что на земле пред вами виноват —Забыл стихи сложить о легком вашем стане,Что в детстве
здесь играл, что, может быть, БагратИ сам с ума сходил от ваших восклицаний.Я вместо Симона хвалу вам воздаю.Не подражайте нам, но только в том краю,Где Симон спит в земле, вы спойте, как в дурмане,На языке своем одну строку мою.
«Дом без жильцов заснул и снов не видит…»
Дом без жильцов заснул и снов не видит,Его душа, безгрешна и пуста,В себя глядит закрытыми глазами,Но самое себя не сознаетИ дико вскидывается, когдаИз крана бульба шлепнется на кухне.Водопровод молчит, и телефонМолчит. Ну что же, спи спокойно, дом,Спи, кубатура-сирота! ВернутсяТвои жильцы, и время в чем попало —В больших кувшинах, в синих ведрах, в банкахИз-под компота — принесут, и окнаОтворят, и продуют сквозняком.Часы стояли? Шли часы? Стояли.Вот мы и дома. Просыпайся, дом!
Первая гроза
Лиловая в Крыму и белая в Париже,В Москве моя весна скромней и сердцу ближе,Как девочка в слезах. А вор в дождевикеПод дождь — из булочной с бумажкой в кулаке,Но там, где туфелькой скользнула изумрудной,Беречься ни к чему и плакать безрассудно.По лужам облака проходят косяком,Павлиньи радуги плывут под каблуком,И девочка бежит по гребню светотени(А это жизнь моя) в зеленом по колени,Авоськой машучи, по лестнице винтом,И город весь внизу, и гром — за нею в дом…
Белый день
Камень лежит у жасмина.Под этим камнем клад.Отец стоит на дорожке.Белый-белый день.В цвету серебристый тополь,Центифолия, а за ней —Вьющиеся розы,Молочная трава.Никогда я не былСчастливей, чем тогда.Никогда я не былСчастливей, чем тогда.Вернуться туда невозможноИ рассказать нельзя,Как был переполнен блаженствомЭтот райский сад.
«Вот и лето прошло…»
Вот и лето прошло,Словно и не бывало.На пригреве тепло.Только этого мало.Все, что сбыться могло,Мне, как лист пятипалый,Прямо в руки легло,Только этого мало.Понапрасну ни зло,Ни добро не пропало,Все горело светло,Только этого мало.Жизнь брала под крыло,Берегла и спасала,Мне и вправду везло.Только этого мало.Листьев не обожгло,Веток не обломало…День промыт, как стекло,Только этого мало.
«Мне бы только теперь до конца не раскрыться…»
Мне бы только теперь до конца не раскрыться,Не
раздать бы всего, что напела мне птица,Белый день наболтал, наморгала звезда,Намигала вода, накислила кислица,На прожиток оставить себе навсегдаКрепкий шарик в крови, полный света и чуда,А уж если дороги не будет назад,Так втянуться в него и не выйти оттуда,И — в аорту, неведомо чью, наугад.
«Мамка птичья и стрекозья…»
Мамка птичья и стрекозья,Помутнела синева,Душным воздухом предгрозьяДышит жухлая трава.По деревне ходит Каин,Стекла бьет и на расчет,Как работника хозяин,Брата младшего зовет.Духоту сшибает холод,По пшенице пляшет град.Видно, мир и вправду молод,Авель вправду виноват.Я гляжу из-под ладониНа тебя, судьба моя,Не готовый к обороне,Будто в Книге Бытия.
Приазовье
На полустанке я вышел. Чугун отдыхалВ крупных шарах маслянистого пара. Он былЦарь ассирийский в клубящихся гроздьях кудрей.Степь отворилась, и в степь как воронкой ветровДушу втянуло мою. И уже за спинойНе было мазанок; лунные башни вокругЗыблились и утверждались до края земли,Ночь разворачивала из проема в проемТвердое, плотно укатанное полотно.Юность моя отошла от меня, и мешокСгорбил мне плечи. Ремни развязал я, и хлебСолью посыпал, и степь накормил, а седьмойДолей насытил свою терпеливую плоть.Спал я, пока в изголовье моем остывалПепел царей и рабов и стояла в ногахПолная чаша свинцовой азовской слезы.Снилось мне все, что случится в грядущем со мной.Утром очнулся и землю землею назвал,Зною подставил еще неокрепшую грудь.
«Пляшет перед звездами звезда…»
Пляшет перед звездами звезда,Пляшет колокольчиком вода,Пляшет шмель и в дудочку дудит,Пляшет перед скинией Давид.Плачет птица об одном крыле,Плачет погорелец на золе,Плачет мать над люлькою пустой,Плачет крепкий камень под пятой.
«Во вселенной наш разум счастливый…»
Во вселенной наш разум счастливыйНенадежное строит жилье,Люди, звезды и ангелы живыШаровым натяженьем ее.Мы еще не зачали ребенка,А уже у него под ногойНикуда выгибается пленкаНа орбите его круговой.
«Наша кровь не ревнует по дому…»
Наша кровь не ревнует по дому,Но зияет в грядущем пробел,Потому что земное земномуНа земле полагает предел.Обезумевшей матери снитсяВерещанье четверки коней,Фаэтон, и его колесница,И багровые кубы камней.
«На пространство и время ладони…»
На пространство и время ладониМы наложим еще с высоты,Но поймем, что в державной коронеДрагоценней звезда нищеты,Нищеты, и тщеты, и заботыО нерадостном хлебе своем,И с чужими созвездьями счетыНа земле материнской сведем.