Избранное в двух томах. Том 2

Галлай Марк Лазаревич

каждом полете оправдывать. Спрос с «прославленного» или даже просто

сильного летчика совсем другой, чем с середняка. . Ему, как говорится, ставится

каждое лыко в строку: попробуй он нечисто выполнить какую-нибудь фигуру,

«скозлить» на посадке или, еще того хуже, плохо справиться в неожиданно

возникшей сложной обстановке, например, при отказе мотора!. Поэтому думаю, что, придя в новый для себя коллектив Московской высшей авиашколы, Арцеулову пришлось начинать с того, чтобы

на деле показать себя коллегам. Как

говорят шахматисты, сыграть на подтверждение своего гроссмейстерского

класса.

И, судя по всему, он сыграл. Класс подтвердил. Жил персонал школы, как

вспоминает В. А. Эмерик, дружно, все в одном общежитии, помещавшемся на

Ленинградском шоссе (ныне Ленинградском проспекте), то есть неподалеку от

Ходынского поля (впоследствии Центрального аэродрома имени Фрунзе), в доме, носившем наименование «дача № 60». Тут же рядом в Первом Красноармейском, тогда Зыковском, переулке находился клуб «Крылья коммуны», где по вечерам

часто собирались инструкторы и другие работники школы. Выставлялось

угощение: морковный чай

475

и булка. Устраивались в клубе и художественные выставки, в которых

непременным участником, разумеется, был Константин Константинович —

единственный в школе, кого уже тогда не приходилось считать живописцем-любителем.

Царившую в авиашколе атмосферу как нельзя лучше характеризует

издававшийся ее коллективом печатный «авиационный юмористический

сборник» под названием «Смех сквозь пропеллер». Почти весь текст сборника —

прозаический и стихотворный — принадлежал перу авиационного инженера Б.

Вахмистрова, а иллюстрации, естественно, Арцеулову.

«За период школьной работы,—вспоминал Константин Константинович,— я

подготовил более двухсот красвоенлетов». Если вспомнить, что летчиков в то

время у молодой Советской республики было мало, подготовка авиационных

кадров только начинала разворачиваться, эта цифра — 200 красвоенлетов —

звучит солидно.

На Московском аэродроме — «Ходынке» —сосредоточивалась тогда едва ли

не вся летная работа, проводившаяся в столице. С одного и того же старта вслед

за только что взлетевшим учлетом авиашколы мог взлететь летчик-сдатчик (так

тогда назывались испытатели серийной заводской продукции) или военный

летчик строевой авиачасти.

Круг летчиков, особенно летчиков хороших, был узок. А потому нередко

одних и тех же пилотов привлекали к выполнению заданий разных организаций, а иногда и ведомств.

Так, например, в Московской высшей авиашколе проходили летную

практику слушатели Высшей аэрофотограмметрической школы, готовившей

летчиков-наблюдателей для аэрофотосъемочных работ. Бывший

слушатель Е. П.

Смирнягин вспоминает: «Самый первый полет в моей жизни я сделал с

Константином Константиновичем Арцеуловым. . Он меня сразу спросил: «Как

ваше имя и отчество?» Я был совершенно ошарашен этим, мы ведь все там были

Кольки, Ваньки, Женьки. . Он мне сказал:

— Евгений Павлович, вы не беспокойтесь, садитесь спокойно, вот вам

альтиметр. — Тогда альтиметр (высотомер) пристегивался ремнем на колено. —

Старайтесь зря не высовываться за борт, потому что у вас может сорвать очки.

476 Сказал, какое у нас будет направление полета, какой маршрут: «Летите и

смотрите. .»

Не нужно мне вам говорить, что такое восторг первого полета!

Он заложил пару виражей, предупредив, что, мол, имейте в виду, это не что-нибудь такое страшное, это просто необходимый маневр. А когда мы пошли на

посадку, он говорит: «Евгений Павлович, сейчас будем садиться. Поэтому, прошу

вас, упритесь руками в передний обрез кабины. На всякий случай. А то может

тряхнуть вас там». Ну я все это, конечно, выполнил. Мало ли было таких

курсантов и в Московской школе, где он был инструктором, и у нас. Но от его

обращения я сразу почувствовал: я не мальчишка! Я — Евгений Павлович!. »

Для Е. П. Смирнягина это был первый полет в жизни. Но для Арцеулова-то

ведь это был полет рядовой. Даже более чем рядовой, относящийся, так сказать, к

боковой, попутной ветви ею летной службы. Все-таки одно дело учить молодых

летчиков высшему пилотажу и совсем другое — провезти, «дать понюхать

воздух» курсанту школы летнабов.. Но это было характерно для Арцеулова —

любое дело делать высококачественно, не спустя рукава.

И обращение его с людьми всегда одинаковое, ровное, внимательное, без, увы, довольно распространенного различия между обращением с вышестоящими

и нижестоящими. Немало мы повидали людей, в которых сосуществуют

одновременно как бы два разных персонажа: резкий, неулыбчивый, беспардонный в направлении «вниз» — и кроткий, ангельски-предупредительный

в направлении «вверх». Вот этого в Арцеулове не было и в помине! И люди это

чувствовали.

Еще в старой армии неизменное обращение прапорщика Арцеулова к

солдатам-механикам и мотористам на «вы» вызывало если не прямое

неодобрение, то, во всяком случае, недоуменное пожатие плеч у многих

офицеров.

Но то — в старой армии. А вот если в наше время знавшие Арцеулова люди

особо отмечали интеллигентную манеру его обращения с ними, то тут невольно

задумаешься. Слов нет, это характеризует личность Константина