Избранное в двух томах. Том 2
Шрифт:
В назначенный день, точнее — в ночь перед назначенным днем, улетавшие
собирались у закрытого в этот час газетного киоска пассажирского зала
Внуковского аэропорта. Сейчас этому залу присвоен номер первый, но тогда
второй зал еще только строился, а потому не было и надобности в их нумерации.
Вылет назначался, как правило, на ночное время не случайно. В этом
проявлялось характерное для Королева стремление «не терять дня». В самом
деле, чтобы добраться
не менее пяти часов летного времени, около часа уходило на дозаправку
бензином в Уральске или Актюбинске, да еще два часа набегало за счет разницы
в поясном времени Москвы и Казахстана. Вот и получалось, что каждый
участник нашего рейса мог работать в Москве до позднего вечера, подремать, что
называется, вполглаза в самолете и появиться к самому началу следующего
рабочего дня на космодроме. Не таков был Королев, да и все его коллеги, чтобы
оставить столь соблазнительную возможность нереализованной. Правда, в
обратном рейсе — с космодрома в Москву — эти два часа разницы в поленом
времени портили все дело: как ни рассчитывай, а какая-то часть ночного времени
«пропадала впустую». Но тут уже ничего поделать было невозможно, на законы
вращения земного шара даже Королев повлиять не мог (о чем, как я подозреваю, немало сожалел).
У газетного киоска собрались человек десять — пятнадцать: Сергей
Павлович Королев, Мстислав Всеволодович Келдыш, Валентин Петрович
Глушко, Константин Давыдович Бушуев, Николай Алексеевич Пилюгин, Алексей
Михайлович Исаев, Борис Викторович Раушенбах, Семен Ариевич Косберг, Владимир Павлович Бармин. .
У литератора, работающего в так называемом художественно-биографическом жанре, здесь, наверное, просто разбежались бы глаза: что ни
человек, то по
142
всем статьям достойный герой большой и интересной книги. Но такого
литератора поблизости почему-то не оказалось. Да и никто из сидящих по углам
или сонно бродящих по пассажирскому залу ночных пассажиров и
немногочисленных служащих аэропорта не обращал ни малейшего внимания на
нескольких негромко беседующих мужчин среднего возраста и нормального
командировочного вида, во всяком случае без каких бы то ни было примет
величия в их внешнем облике.
Точно в назначенное время — минута в минуту — к киоску подошел
коренастый седой человек, уважительно, но с достоинством поздоровался с
собравшимися и доложил Королеву, что, мол, машина и экипаж готовы, погода
не препятствует, разрешение у диспетчера получено, словом, можно лететь. Это
был Павел Емельянович Тимашев, старый,
называть «авиационными волками»), человек сложной, переменчивой судьбы. До
войны он был пилотом гражданского воздушного флота, в годы войны воевал в
авиации дальнего действия, где дослужился до должности командира
авиадивизии и звания генерал-майора авиации. Потом возглавлял летно-испытательную станцию на большом авиационном заводе. Не раз приходилось
ему расплачиваться за разного рода прегрешения (преимущественно чужие), так
что так называемая лестница служебных перемещений была им хорошо исхожена
в обоих направлениях: как вверх, так и вниз. Но что оставалось при нем всегда —
это уважение и симпатия коллег — за справедливость, независимость характера, доскональное знание своего дела. В дни, о которых я сейчас рассказываю, Тимашев командовал небольшим летным подразделением, обслуживавшим КБ
Королева.
— Ну что, кажется, все в сборе? — полувопросил-полуконстатировал
Королев и, не услышав возражений, резюмировал: — Пошли.
И вся компания, вытянувшись цепочкой, направилась к самолету.
Забравшись в него, все быстро устроились поудобнее в креслах пассажирского
Ил-четырнадцатого с нескрываемым намерением «добрать» часика два-три, и я
сразу после взлета почувствовал себя уже как бы на пороге космодрома. Восход
солнца встретили в воздухе. .
Вот так — предельно буднично — улетали на космодром люди, которых
впоследствии назвали пионерами
143
космонавтики. . Впрочем, и после того как их так назвали, они не стали
обставлять каждый свой шаг какими-нибудь многозначительными ритуалами. И
на космодром по-прежнему вылетали, собравшись для этого среди ночи у
газетного киоска Внуковского аэропорта, благо никто из слонявшихся вокруг
людей ни по именам, ни тем более в лицо их не знал..
Свое собственное прибытие на космодром я ознаменовал тем, что нарушил
этикет.
. Наверное, я в несколько большей степени, чем следовало, проникся
демократической непарадностью всей обстановки нашего вылета. Во всяком
случае, к тому времени, когда наш самолет прошел над перламутровыми водами
Аральского моря (где эти воды сейчас?) и начал снижаться к желтому в белых
снежных прожилках песку Кызыл-Кумов, у меня и в мыслях не было ничего, каким-либо образом относящегося к проблемам ритуала. А посему, когда самолет
приземлился на «девятой площадке» (так именовался аэродром вблизи поселка
Тюра-Там) и зарулил на стоянку, я, недолго думая, как сидел в одном из