Избранное в двух томах. Том I
Шрифт:
— Какую-нибудь, абы какую? Э, нет… А на прежнюю… Поотстал от нее. Ведь в сорок первом разлучился, да и не тянет меня обратно в картографию. Видно, в юности мой брак с нею был заключен без горячей любви. Ты же знаешь, я готов был поступить и в полиграфический техникум, и в машиностроительный. Знаешь, как у мальчишек бывает… Была возможность — поступил учиться на картографа, и все.
— Может быть, твоей дамой сердца должна была стать педагогика, раз уж ты нашел себя в политработе?
— Весьма возможно.
—
— Чего и где?
— Общественных наук. В любом техникуме, даже в вузе. Ведь у тебя академический диплом.
— В Ленинграде таких специалистов — завались. Весьма не просто устроиться. А главное, не манит меня эта работа.
— Что же, тебе хочется отбывать службу до бесконечности в местах отдаленных?
— Не до бесконечности. Ну, может быть, придется послужить, пока произведут замену. А «отбывать»… Не надо так говорить о службе. Это не каторга и не ссылка.
— Прости, я не хотела тебя обидеть… Но надо подумать и о нас. Зачем же я стараюсь с этой квартирой? Хочу как лучше…
— Я тоже. И не думай, что мыс Терпения для меня — самое привлекательное место для жизни. Но кому-то надо служить и там.
— Но почему именно тебе?
— А почему не мне, а кому-то другому? Ведь любой может сказать: «Почему именно мне?» Да и к чему эти слова? Просить о переводе я смогу только через два года. Ты это знаешь.
— Ты просто не хочешь понять меня, Андрей.
— А ты перестаешь понимать меня.
Мы в тот раз, кажется, и в самом деле почему-то не смогли понять друг друга… В первый раз за все годы нашей совместной жизни между нами легло что-то. Я не винил Рину: она и в самом деле желала, чтобы мы были вместе и в лучших условиях.
Но разве не того же желал и я? Только желали мы по-разному. Я понимал Рину: ей хотелось постоянства, которого мы с нею были лишены все военные годы и так много лет после войны. С возрастом накапливается усталость, труднее дается перемена мест. Рине в то время было уже около сорока, возраст для женщины переломный. И то, что она не могла уже так просто, как раньше, мириться с нашим кочевым образом жизни, было, в общем-то, закономерно. Может быть, я должен был тогда уступить ей, сделать так, как советовал Илья Ильич?
Но мог ли я запросто расстаться с армией, со своей работой, которая стала для меня потребностью души? В пей чувствовал я себя очень нужным, нужным людям.
Счастлив человек, если он вовремя нашел себе в жизни любимое дело. Такое, которому он отдается не только ради зарплаты или каких-нибудь благ. Заниматься не тем, к чему лежит душа, — это примерно то же, что жить с нелюбимой женщиной. А еще страшнее, если человеку безразлично, чем заниматься. Счастье, по-моему, в том, чтобы все в жизни делать только по любви к тому, что ты делаешь. Даже если тебя при этом будут ожидать неудачи и беды, все равно — счастье.
Не скажу, чтобы раньше
Я пытался понять, почему же так получилось? И не смог…
Под конец отпуска я сделал еще одну попытку уговорить Рину поехать со мной. Но, выслушав мои доводы, она сказала:
— Ведь и я не хочу разлучаться. Но мы не имеем права быть эгоистами. Вовке лучше в Ленинграде. Бог знает, какая там, на мысе Терпения, школа, да и климат, мы уже говорили об этом. Другие живут там с детьми, и дети не болеют? Ну и что с того? Подождем еще год. С квартирой прояснится.
— На Севере, обычно, служат несколько лет, — снова напомнил я Рине. — Мне неудобно после года службы ставить вопрос о переводе.
— А если уволиться?
— Не думаю, чтобы меня могли уволить в ближайшие годы. А просить, настаивать…
— Может быть, тебя и без просьбы уволят?
— Не заслужил такого…
Так мы и на этот раз не договорились ни о чем.
— Ну что же, не будем эгоистами, — с горечью сказал я Рине. — Итак, снова врозь? Я не могу. А ты можешь? Если можешь, значит… — Я удержался от того, чтобы сказать Рине то, что подумал в ту минуту: «Значит, ты уже не любишь меня». Но Рина поняла меня и без слов.
— Андрей! — положила она руки мне на плечи. — Зачем ты меня мучаешь?..
— А во имя чего мучаешь ты меня и себя? Ради перспективных квадратных метров полезной площади в Ленинграде? Когда-то они еще нам понадобятся! Стоят ли эти метры разорванной надвое нашей семьи?
— Ты не думаешь о будущем!
— Но в него нельзя перескочить через настоящее.
Мы так и не пришли к единому мнению. Я больше не стал уговаривать Рину. Положил на стол припасенные для нее и сына перевозочные документы:
— Если все-таки решишься — приезжай. Я жду всегда.
— Я подумаю…
Но Рина не приехала, Я написал ей письмо, в котором излил все свои огорчения. Наверное, я их высказал слишком резко и не во всем справедливо. Рина долго, пока я не послал второго письма, не отвечала. Наконец ответила — очень лаконично, сообщив только о здоровье и успеваемости Вовки. Что-то надломилось в наших отношениях. И я все чаще думал: может быть, Рина действительно уже способна жить без меня? Ведь бывает так — люди, прожившие долгие годы вместе, по той или иной причине, которую даже не всегда могут понять, охладевают друг к другу, охладевают бесповоротно.