Избранное в двух томах. Том первый

Ахтанов Тахави

С этим Ержан был согласен: люди, обладающие знаниями, больше принесут пользы народу на своем посту, нежели в рядах армии.

Но Уали сказал:

— Я не воспользовался бронью. Как ни говори, в этом есть что-то недостойное. И после войны это скажется. Разная цена будет тем, кто проливал кровь на фронте, и тем, кто сидел в тылу. Лишь бы только уцелеть.

Теперь Ержан стал думать, что и в этом Уали прав.

Он ответил:

— Понятно, после войны фронтовики будут в почете. Иначе где же справедливость?

— Только бы уцелеть, — повторил Уали с легким вздохом. — Время жестокое, Ержан. Жестокое и грозное. В такие времена люди

не особенно-то внимательны друг к другу. Они эгоистичны. У меня, как и у тебя, друзей мало, и мы должны служить опорой друг другу, иначе пропадем в этом урагане. Об истории с Кожеком Шожебаевым я рассказал Купцианову. И с Муратом тоже поговорю. Не унывай.

И действительно, подавленное настроение Ержана вскоре развеялось. Чувство обиды прошло. Все мысли Ержана теперь были устремлены к отставшему от поезда Кожеку.

Холмы бегут навстречу поезду. Чем дальше они к горизонту, тем медленнее их бег. Вот уже вторые сутки, вырвавшись из окружения гор, поезд гремит в открытой степи. Она, как океан с песчаными гребнями волн. Лазурное марево на рассвете окутывает далекие холмики, и к полдню встают миражи. Разливаются в степи озера иссиня-темного цвета. Чудесная вода дрожит, переливается и торопливо бежит куда-то. Кое-где островками поднимаются из нее холмики. В какие-то минуты она весело обмывает их вершинки. В степи наводнение. Среди воды вздымается громадный белый дворец, но через какое-то мгновение сразу оседает, становится низким-низким — он словно прячется, прижимаясь к воде. Но вот, вытягиваясь во весь свой длинный рост, поднимается к поднебесью чудовище-великан, а когда снова погружается в воду, то на какое-то мгновение принимает обличье верблюда.

Океан-мираж бурно катится от горизонта к горизонту, но после полудня движение замедляется — и вот уже нет воды. Словно голубое шелковое покрывало спадает со степи, обнажая неровное, пересеченное холмами, широкое и некрасивое лицо ее.

Путник, впервые увидевший степь, робеет перед нею: она давит его своими необъятными просторами, он чувствует себя одиноким, затерянным и бессильным. Что человек перед лицом всемогущей природы? Иное чувство испытывал сейчас Ержан. За последние годы молодой джигит перевидел многое: и южные горы-великаны, и сибирскую тайгу, и крупные города. И вот он снова увидел степь, и потеплело у него в груди.

Он с упоением смотрел на манящие неохватные дали.

...Жизнь Ержана началась на верблюде.

Сидя на жазы в маленьком гнезде и раскачиваясь в такт плавному мерному шагу верблюда, он смотрел на равнину, обрамленную сопками, подобную огромной черной чаше. Он смотрел на высокое небо.

«Что дальше там, за сопками? — думал он. — И где же наш аул?» И вдруг вдали показался рыжий пес. Он лежал растянувшись, положив морду на передние лапы.

А когда приблизились, то оказалось, что это не пес, а высокий холм. Во впадине бежал прозрачный ручеек. Все это он видел как во сне, но впечатления тех дней и теперь сохранили для него свою сказочную прелесть. В те времена в его детской памяти степь впервые начертала письмена своих тайн. Потом он исколесил босиком все ложбины, все шероховатые бугры. Сколько раз валялся он в кудрявых, волнуемых ветром ковылях...

И сейчас, кажется, щеки Ержана еще чувствуют прикосновение этих мягких и в то же время строптивых ковылей. А назавтра, когда проснешься в войлочной юрте, в открытом тундике виден клочок синего-синего, высокого-высокого неба. Ни на мгновенье

не прекращается пение жаворонка. Удивительно, как это в крохотном тельце жаворонка может вместиться такая широкая, нескончаемо льющаяся песня!

Ержан смотрит на едва дрожащую в голубом небе черную точку. Он лежит неподвижно, и грудь его распирает от счастья. За спиной раздается топот копыт, слышатся голоса людей, пригоняющих скот. Кто-то кричит: «Эй, придержи-ка гнедого с отметиной, я съезжу в аул Шалгынбая!»

Жасан с Куаном тоже встали. «Эй, Жасан, давай кто быстрее до речки добежит», — предлагает длинноногий Куан. «Ты все равно опередишь. Позови Ержана, а я пока закатаю штанину», — отвечает Жасан. В это время, не утерпев, подбегает Ержан. Степь дышит утренней прохладой. Вся окрестность видна отчетливо. Можно разглядеть далекое зимовье, расположенное у Жароткел. Мягко ложится под ногами зеленая, пропитанная росой трава. Что там до речки, они и до коновязи бегут вперегонки!

И конечно, длинноногий Куан всех обгоняет. «Я поранил себе ногу об осоку, не могу бежать», — говорит Жасан. «Ну, разве плох твой братишка? — горделиво спрашивает Куан, ударяя себя в грудь. — Я и темно-рыжей трехлетке не уступлю. Ого!»

Ребята с задором ловят жеребят. Прежде чем поймать и привязать их, они дразнят тех, кто постарше, гоняют — это ли не игра! Потом идут к реке. По дороге в траве ловят кузнечика. Летом в речке с перекатами вода прозрачно-чистая. Отчетливо виднеется дно. Вон короткий, шероховатый, плотный пестрый окунь, вон белый, как серебро, лещ, а ближе к поверхности воды снует мелкая рыбешка. Они ловят рыбу. Окунь, тычась, долго играет крючком. «Окуни, лещи, попадайтесь на мой крючок», — приговаривает Ержан. — «Окуни, потяните крючок вниз!»

Ержан рос среди простых казахов. Они обучали его езде на лошади, и как пригонять скот домой, и как ловить коней куруком.

Все, что знали сами, все, что усваивали с детских лет, передавали мальчику. Он услышал от них удивительные сказки, песни, поэмы, легенды. А потом началось ученье. Из года в год он узнавал все больше, и тайны мира исподволь открывались ему. То, что он узнавал из книг, постепенно входило в жизнь.

...Эшелон остановился на разъезде. Ержан медленно прохаживался вдоль вагонов и вдруг услышал мягкий женский смех. В десяти шагах от санитарного вагона разговаривали и смеялись две девушки. Одна коренастенькая, широколицая, с коротко остриженными волосами. Другая тоненькая, на щеках румянец. С коренастенькой Ержан знаком. Вот она с бедовой улыбкой на губах то, качнувшись, наклоняется к подруге, то откидывается назад. Она рассказывает что-то очень смешное. Это санитарка санвзвода батальона Кулянда. А вторая?

Ее Ержан тоже видел раза два. Но незнаком. Кажется, в батальоне она недавно. Военная форма мешковато сидит на тонкой фигуре, не идет девушке.

Голенища ее кирзовых сапог слишком широки. Гимнастерка, перетянутая в поясе, топорщится на спине. Будто на подростка надели отцовскую одежду. И только пилотка, сидящая набекрень, ей впору и придает совсем юному лицу задорное и даже игривое выражение.

Подойти к ним? Ержан колебался, борясь с робостью, пока его не выручила счастливая мысль: просто неудобно не поздороваться с Куляндой, с которой он знаком. И он подошел к девушкам довольно храбро; однако слово «здравствуйте» прозвучало неуверенно. Кулянда тотчас же сделала серьезное лицо, повернулась к Ержану и ответила приветливо: