Избранное в двух томах
Шрифт:
как мышь. А на высоте, по мере того как становилось холоднее, пот остывал: возникало такое ощущение, будто вам за шиворот налили холодной воды.
В конце полета все повторялось в обратном порядке. Опускаясь, как в только
что вытопленную печку, в горячие приземные слои атмосферы, едва
«подсохший» летчик взмокал вторично. Своей кульминации этот процесс
достигал на посадке. А предстояло еще зарулить на стоянку, выбраться из
кабины, снять парашют и лишь после этого
вылезти из насквозь мокрого — хоть выжимай! — обмундирования.
Образное выражение — «семь потов сошло» — приобретало совершенно
реальный смысл.
Нетрудно представить себе, с каким одобрением встретили летчики такое
новшество, как закрытая, а затем и герметическая кабина.
. .И вот наступил момент, когда экипаж Николая Степановича Рыбко, второго
летчика Ивана Ивановича Шунейко и ведущего инженера Вартана Никитовича
Сагинова, сопровождаемый добрыми пожеланиями, шутками, поручениями, подначками провожающих (иными словами, всех свободных в этот момент от
полетов летчиков-испытателей нашего института), погрузился в транспортный
Ли-2 и улетел на завод. Там была уже готова к выходу в свет первая из двадцати
машин малой опытной серии. Наших друзей ждала серьезная работа: первые —
это всегда первые!
* * *
Они прилетели через две недели.
На заводском аэродроме Рыбко успешно сделал первый вылет и несколько
доводочных полетов, по настоящие испытания по основной программе должны
были проводиться у нас, на базовом аэродроме.
Ожидание в этот день началось с самого утра.
174 Наконец радиограмма: вылетели. Еще через час в диспетчерской, где вопреки
грозной табличке на двери «Вход посторонним категорически воспрещается»
торчали все свободные летчики (их изгнание оттуда существенно затруднялось
отсутствием точной юридической трактовки термина «посторонний»), раздался
телефонный звонок из радиооператорской:
— Есть прямая связь с бортом Рыбко. Все нормально. Будут у нас через
тридцать восемь минут.
Точно — минута в минуту, как было обещано, на востоке возник и стал
непрерывно усиливаться ровный, басовитый гул четырех моторов, и из-за леса
показалась широкая черточка с налепленными на ней пятью кружками: четырьмя
моторами и фюзеляжем.
Ту-4 приближается, проходит над нами — теперь мы видим его в плане.
Корабль делает круг, заходит на посадку, мягко приземляется и заруливает на
стоянку. Экипаж вылезает из кабины на землю. Поздравления, приветствия, вопросы, не требующие ответов, ответы на незаданные вопросы — словом, несусветный галдеж!
Виновник торжества —
на линейке, окруженный множеством стремянок, на которых уже устроились
добрых два десятка механиков. Уютно потрескивают остывающие моторы. На
кабины натягивают чехлы. Машина добралась до дому..
К концу дня, когда ажиотаж несколько утих, я вытащил Рыбко на летное поле
и там, прохаживаясь DO траве за хвостами выстроенных вдоль линейки
самолетов, получил, наконец, более подробную информацию о «Ту-четвертом».
— Моторы ничего, — говорил Коля, — работают. Управление немного
туговато, особенно по крену: то ли тросы новые, еще не вытянулись, то ли в
роликах трение великовато; во в общем, чтобы штурвал крутить, надо работать.
Оборудование? Представь себе, вроде действует! По крайней мере то, что мы уже
включали..
Информация была обнадеживающая.
И своевременная — через несколько дней после торжественного прибытия
«единицы» я улетал на завод за «двойкой».
По роду своей работы мне и раньше не раз приходилось бывать на серийных
авиационных заводах,
175 То надо было перегнать какую-нибудь машину, то участвовать в поверке
техники пилотирования заводских летчиков, то — бывало, к сожалению, и такое
— поработать в составе очередной аварийной комиссии. Так что едва ли не все
заводские аэродромы, а главное, люди, трудящиеся на них, были мне хорошо
знакомы. Это немаловажно, так как весь экипаж Ту-4 № 002, за исключением
командира корабля, был целиком укомплектован из местных специалистов.
Вторым летчиком и одновременно ведущим инженером самолета был
назначен Николай Николаевич Аржанов — в будущем Герой Советского Союза и
заслуженный летчик-испытатель СССР. Он был, что называется, коренным
аборигеном местной летно-испытательной станции и много лет поработал на ней
в самых различных амплуа: и ведущим инженером, и летчиком-испытателем, и
одно время даже начальником станции. Кроме всех прочих профессиональных
качеств, Николай Николаевич отличался сугубо атлетической комплекцией
этакого нордического богатыря — обстоятельство в полетах на тяжелых кораблях
отнюдь не лишнее. А главное, он был насквозь свой человек на заводе, знал всех
и вся, так же как все знали его, и во всем, что касалось так называемой
специфики местных условий на него можно было смело и полностью
положиться. Впрочем, в ходе полетов быстро выяснилось, что не только в этом: оказалось, что и летает он уверенно, и новую машину знает глубоко, и в сложных