Избранное. Из гулаговского архива
Шрифт:
Это было написано в 1938 г. и посвящено Тоне. Я ошиблась. Она спаслась за коровьим хвостом.
А может быть, это свойство декадентской организации; м<ожет> б<ыть>, здоровые люди ничего этого не чувствуют. Но значит ли это, что здоровые правы?
Накапливаю долги и не еду в Москву. Любопытно бы знать, что я думаю о своем ближайшем будущем. Жить негде. Фактически квартиры нет. В юридической дыре жить нельзя: нет ни печей, ни стекол в обеих рамах: летней и зимней. К осени моя еще более голая и рваная, чем я, соседка ждет сыновей из армии.
И глохну, катастрофически глохну. Участь Бетховена, без его славы. Что же, со мной, очевидно, должны случаться самые ядовитые и паскудные каверзы.
Где ты, где ты, друг мой неизвестный, Верующий пламенно в меня? Я зову тебя вот этой песней, Скорбью ночи и печалью дня.Долги — 70+13+15+25 (разбитый чайник). Итого 123 руб. На ноги нужно, по крайней мере, 30–40 на паршивые тапочки, юбка — минимум 120, на дорогу — 30. 310 руб.! Уф! Откуда я возьму их? Явная утопия.
Часто перечитываю Щедрина, значит — люблю. Но почему-то он иногда дьявольски раздражает меня. Пугает и раздражает. Горький толкует об анархизме и антигосударственности Толстого. Читая Щедрина, я с ужасом убеждаюсь, что мы вообще и навеки антигосударственны, и если мы становимся «государственными», то превращаемся в каких-то мистических, мистически страшных бюрократов.
Угрюм-Бурчеев, Каренин, Аблеухов, Победоносцев — какие страшные люди. И до сих пор живы, вот что всего страшнее. Неужели это «прирожденная идея» «русской души»?
Из записных книжек 1956–1957 годов
«Рене Декарт, или юный преступник, к<отор>ый сожжет свой дом… Богу все нужно. У бога нет лишнего»… (о рождении детей). А если идиот, пускающий слюни (как фактически из «мистического духовного семени» и получилось у Р<озано>ва: одна дочь — почти слабоумная <…>).
Р<озан>ов не любил смеха, а жизнь, хоть и после его смерти, демонически беспощадно осмеяла его святыни и половые прозрения… В отношении к сексу и браку он (Р<озан>ов) в чем-то, безусловно, прав. Я понимаю это. Но правота его меня, человека «лунного света», чертовски раздражает.
Сообщение Р<озан>ова: «Толстой назвал „Женитьбу“ Гоголя — пошлостью». Ан вот и нет! Не пошлость. Великая философия, конечно, противоположная розановской и толстовской первых десятилетий его творческой жизни. Толстой в последние десятилетия очень хотел «выскочить в окно», да не мог и с сокрушением писал в «дневниках»: «Пойду еть ее».
А Подколесин выскочил «в расцвете сил», так сказать, тоже человек «лунного света». Толстой подсознательно позавидовал и Гоголю и Подколесину.
С самого раннего детства в половом чувствовала угрозу
…Розанов восклицает вместе с Федором Павл<овичем> Карамазовым:
— Она много возлюбила, и ей простится.
— Но ведь не о такой любви говорил Христос (возмущенная реплика монаха).
— Именно о такой, монахи, именно о такой. Вы тут пескариков кушаете. В день по пескарику, и думаете, что душу спасете!..
Готов Христа обвинить, как Герцена, в отсутствии музыкальности (после революции). А, почуяв старость, потеряв жену, поплелся в церковь. «Здесь бессмертие души»… В этом-то все и дело. И нечего реветь коровой на Христа. Христу наш мир был не нужен, «беременные брюха» Ветхого Завета не нужны. Христос принес весть о бессмертии, о вечной жизни в ином мире, где святое имя и метафизика половых актов — лишнее, «гармошка для архиерея». Можно в это верить или не верить, но это так. И метать громы и молнии против Христа незачем.
День Конституции… Два моих, с позволенья сказать, «дела» разбирают с августа м<еся>ца. А блага конституции я испытываю уже 22 года.
Достигнув истины, мир погибнет (ночная мысль).
…Поэтому ложь — великое жизненное начало?
В. М. Есть люди с великими плюсами еврейства (неугомонная мысль, готовность во имя ее пойти на отвержение и на смерть, доброта и верность друзьям и единомышленникам).
У В. М. великие минусы еврейства. (Талант предательства, причем, преданный-то и оказывается виноватым, по логике В. М., бесстыдная грубая чувственность, не смягченная некоторой необходимой в любви тонкой дипломатией чувства, уменьем с этой темной стороны подойти к человеку, не оскорбив его. Скаредность духовная и самая обыкновенная, внешняя. Брать у ней очень тяжело. Низменность натуры и характера. Двурушничество.) Даже родные говорят: «Невозможно жить вместе. Страшно тяжелый характер». Никогда не доверяла людям с впалыми ладонями (признак низменности и скупости), чувствовала отвращение к таким людям, и вот глупо клюнула на приманку.
А приманка — лесть, якобы понимание. В действительности же, в самые лучшие минуты обнаруживалась зловещая рознь, как сказал бы Розанов, метафизическое отдаление.
Про себя М. и в прошлом, и сейчас дает весьма презрительную оценку моему способу мыслить и чувствовать. «Саккар и милый друг». Надо было сразу уйти после этих случайных, а значит, тем более натуральных высказываний.
У меня здесь, в Москве, только самолюбие, любопытство и жажда реванша. Притяжение давно уже угасло.