Избранное. Компиляция. Книги 1-11

Пулман Филип

– Элис! – заорал Малкольм.

Сзади, из темноты, донесся полный ужаса вопль сестры Катарины.

– На кухню! – скомандовала Аста, и Малкольм, с трудом переставляя ноги, побрел туда. Вода бурлила под дверью; Малкольм налег на дверь плечом, и та нехотя подалась. Кухню уже затопило: весь пол был залит, дрова в печи шипели и выпускали клубы пара.

Колыбелька Лиры уже не стояла на твердом полу, а плыла, покачиваясь. Элис лежала без чувств поперек кухонного стола, засыпанная штукатуркой с потолка и придавленная обломком балки.

– Элис! – снова

крикнул Малкольм, и та шевельнулась, застонала и внезапно села. Но, должно быть, ей нельзя было так быстро вставать: уже в следующую секунду девушка снова обмякла и завалилась на бок.

Малкольм выхватил Лиру из колыбели, Аста метнулась за Паном. Держа малышку одной рукой, Малкольм вытащил оттуда же, из колыбели, одеяльца и постарался ее укутать, как сумел. Света на кухне не было – только оранжевое зарево из печи, и Малкольм ничего не мог толком разглядеть. Все ли одеяльца он забрал? Не замерзнет ли девочка?

Элис пыталась встать, держась за стену. Но тут ее снова сбило с ног: Боннвиль ворвался в кухню, распахнув дверь настежь, как будто вода была ему не помеха, и, увидев Малкольма, ринулся к нему с таким злобным рычаньем, на какое не был способен даже его деймон.

Малкольм прижал Лиру к груди, Малышка уже расплакалась от страха…

Внезапно Боннвиль покачнулся и рухнул лицом вперед, – потому что за эти считаные секунды Элис успела встать и от души врезать ему по голове стулом. Падая, Боннвиль попытался ухватиться за стол, но его пальцы соскользнули, и он тяжело плюхнулся в воду, взметнув целое облако брызг. Элис подняла стул и еще раз опустила его мужчине на затылок.

– Бежим отсюда! Живо! – крикнула она.

Малкольм попытался бежать, но вода сковывала все движения, и он только с ужасом смотрел, как из-за края стола показываются сначала руки, а затем и голова Боннвиля, вся в крови… Вот он поскользнулся и опять упал, а затем снова стал подниматься, и половина его лица была ярко-алой, словно там, под столом, он успел нацепить какую-то жуткую маску…

– Малкольм! – вскрикнула Элис.

Он рванулся к двери, крепко прижимая Лиру к груди. Малышка гневно вопила, брыкалась и размахивала кулачками.

– А ну, дай сюда! – взревел Боннвиль, протягивая руки к Лире, но тут же опять поскользнулся, а Малкольм уже выскочил за дверь и вслед за Элис устремился к мосту. Вода все прибывала, и каждый шаг давался с огромным трудом, как в кошмарном сне, когда пытаешься бежать изо всех сил, но не можешь даже сдвинуться с места.

Ни сестры Катарины, ни других монахинь… ну ведь не может быть, чтобы все они утонули? Или погибли под обломками надвратной башни? Казалось, во всем монастыре не осталось ни единой живой души, кроме истекающего кровью Боннвиля и его хромой гиены, которая уже выбралась из кухни и ковыляла за своим человеком против течения…

Впрочем, было слишком темно, чтобы разглядеть еще хоть что-то, да и с неба по-прежнему хлестали ручьи, застилая глаза. Только чутье и память помогали Малкольму не сойти с дорожки, и он продолжал брести вперед, выкрикивая: «Элис! Элис!»

А

потом он внезапно наткнулся на нее, и оба чуть не упали.

– Держись за меня! – крикнул он. – Не отпускай!

Взявшись за руки – ух и ледяные же они у них были! – Элис и Малкольм двинулись дальше и, борясь с течением, поднялись на мост. Фонарь у входа в трактир все еще горел, и в его свете Малкольм увидел, что каменный парапет с одной стороны обвалился, а с ним рухнула и часть настила.

– Осторожно! – крикнула Элис.

– Руку не отпускай, – напомнил Малкольм.

Бочком, осторожно приставляя ноги, они пошли через мост, превратившийся в узкую, шаткую дорожку над бурной рекой. При каждом шаге остатки моста тряслись и гремели. Зато Лира прекратила реветь, сунула в рот большой палец и теперь спокойно лежала у Малкольма на сгибе локтя, наблюдая за всем происходящим с радостным любопытством.

– Мост… вот-вот обвалится… – пропыхтела Элис и тут же забыла про мост, потому что, обернувшись, различила позади какое-то движение: – Он тут! Быстрее!

– Да как же он…

– Шевелись!

Скользя и оступаясь, они начали спускаться по лестнице на террасу «Форели», но тут же поняли, что придется идти обратно: река уже заливала террасу, волны перехлестывали через столики, и нечего было даже надеяться, что при таком мощном течении они с Элис смогут удержаться на ногах.

– Куда теперь? – крикнула Элис.

– Обойдем с той стороны… может, дверь…

Малкольм уже и сам не знал, что собирался сказать: прямо у него за спиной раздалось зловещее «Ха-а-а! Ха-а-а! Ха-а-а!» – а фонарь над дверью трактира выхватил из темноты лицо Боннвиля, по которому текла вода вперемешку с кровью. Элис подобрала отвалившийся от парапета камень – здоровый, величиной с ее кулак, – и швырнула прямо в это окровавленное лицо. Боннвиль снова упал.

– Скорей! Скорей! – выкрикнул Малкольм и потащил ее за собой вниз по склону к парадной двери – домой, в безопасность.

Но дверь была заперта.

«Ох, ну конечно, – сообразил Малкольм. – Они же думают, что я наверху…»

– Мама! Папа! – завопил он, но ветер, и дождь, и бурлящая река подхватили его крик и унесли куда-то прочь, как обрывок салфетки.

Одной рукой крепко прижимая к себе Лиру, а другой цепляясь за руку Элис, он двинулся вдоль стены к черному ходу. Тоже заперто!

Сунув Лиру на руки Элис, он подобрал большой камень и принялся колотить им в дверь. Но рев воды и стон деревьев под ветром заглушали всё – Малкольм и сам едва слышал собственный стук. Он стучал в закрытую дверь, снова и снова, пока, наконец, камень не выскользнул из его ослабевшей руки. Из-за двери не доносилось ни звука, а Боннвиль был где-то совсем рядом, и нельзя было просто стоять и ждать, пока он их найдет.

– Пойдем, – решился он и побрел в обход сада, к кладовой и навесу, под которым стояло каноэ. Элис шла за ним. В слабом свете фонаря, пробивавшемся сквозь пелену дождя, они заметили утонувшего павлина, его тело зацепилось за куст.