Избранное. Компиляция. Книги 1-11

Пулман Филип

– Почему? – еще один терпеливый вопрос.

– Потому что старый метод, которым вы хотите, чтобы я пользовался, по своей природе статичен. Он основан на наборе взаимосвязей, которые могут быть очень сложными, но, тем не менее, остаются фиксированными.

Он замолчал и встал.

– Куда это вы собрались? – поинтересовался Деламар.

– Черта с два я позволю допрашивать себя, да еще когда в глаза бьет этот свет. Я сяду там.

Он уселся на диван возле камина.

– Разрешите использовать новый метод, и я ее в два счета найду. – Бонневиль положил ноги на пуф, обитый гобеленовой тканью. –

Новый метод динамичен, в нем заложено движение. Этим-то он и отличается от старого.

– Убери ноги и сядь лицом ко мне. Я должен видеть, врешь ты или нет.

Бонневиль в ответ растянулся на диване – голова на одном подлокотнике, ноги на другом. Бросив быстрый взгляд на Деламара, он умостился поудобнее, уставился в потолок и принялся лениво грызть ноготь.

– Скверно выглядишь, – заметил генеральный секретарь. – Как будто у тебя похмелье. Много пьешь?

– Как мило, что вы спросили, – отозвался Бонневиль.

– Ну?

– Что – ну?

Деламар глубоко вздохнул.

– Проку от тебя очень мало, – сказал он. – В последнем докладе почти нет полезной информации. Наше соглашение истекает в ближайшую пятницу – и оно действительно истечет, если ты не дашь мне что-нибудь по-настоящему важное.

– Соглашение? Какое еще соглашение?

– Соглашение, разрешающее тебе пользоваться алетиометром. Этой привилегии тебя легко можно лишить…

– Хотите его забрать? И много пользы вам это принесет? Здесь никто и вполовину так быстро не работает, даже со старым методом. Если вы…

– Дело уже не в скорости. Я тебе не доверяю. Некоторое время назад ты мог обеспечить нам преимущество, но ты распустился! Эта девчонка, Белаква, все время от нас ускользает, а ты даже…

– Очень хорошо. – Бонневиль вскочил. Его лицо было бледнее, чем обычно. – Поступайте, как знаете. Забирайте алетиометр. Пришлете за ним кого-нибудь утром. Сами же пожалеете. Будете извиняться, просить и умолять, а я даже пальцем не пошевельну. С меня хватит.

Он схватил с дивана подушку и, кажется, собирался швырнуть ее – может быть, даже в огонь, – но в конце концов бросил ее на пол и вихрем вылетел вон.

Деламар побарабанил пальцами по столу. Все прошло не так, как он планировал, и это его вина. Бонневиль снова его перехитрил… точнее, передерзил. К несчастью, мальчишка был совершенно прав: никто из остальных алетиометристов ему и в подметки не годился по быстроте и точности работы. Да и новым методом владел пока он один. Деламар этому методу не доверял, но он вынужден был признать: иногда тот давал поистине удивительные результаты. Бонневиль наверняка им пользовался, несмотря на запрет.

Возможно, с самого начала ошибкой было возлагать столько надежд на алетиометр. Старый добрый шпионаж никто не отменял, и он веками отлично работал, а разведывательная сеть Магистериума была известна своим могуществом и имела длинные руки, которые могли дотянуться куда угодно в Европе и Малой Азии… и дальше на Восток. Возможно, пора оживить старые связи. В Леванте скоро завертится, так что разумно и предусмотрительно будет взбодрить агентуру.

Деламар вызвал секретаря и продиктовал несколько писем, затем надел пальто и шляпу и вышел из кабинета.

* * *

Частная жизнь Марселя Деламара была окружена

плотным покровом тайны. Было известно только, что он не женат, но и мужчинами не интересуется. Друзей у него было мало, хобби – ни одного. Он не коллекционировал керамику, не играл в бридж, не посещал оперу. Человеку его возраста и состояния здоровья полагалось содержать любовницу или время от времени посещать бордель, но его имя ни разу не прозвучало в подобном контексте. Журналисты считали его малопривлекательной дичью: скучный чиновник из непонятного отдела Магистериума. Газеты давно оставили всякую надежду завлечь читателей сплетнями о месье Деламаре.

А потому никто и не следил за ним, когда он вышел на вечернюю прогулку. Никто не видел, как он позвонил в двери большого и темного дома в тихом предместье и как его впустила женщина в монашеском облачении.

– Добрый вечер, месье Деламар, – сказала монахиня. – Мадам вас ожидает.

– Как она себя чувствует?

– Привыкает к новому лекарству, месье. Во всяком случае, мы очень на это надеемся. Боль немного отступила.

– Хорошо, – Деламар протянул ей шляпу и пальто. – Я пройду наверх.

Поднявшись по лестнице, покрытой ковром, и оказавшись в тускло освещенном коридоре, он постучал в одну из дверей. Изнутри раздался голос, разрешающий войти.

– Maman.

Он склонился над старой женщиной, лежащей на подушках.

Та слегка повернула голову и подставила ему щеку. Морщинистая ящерица-деймон на подушке немного отодвинулась, словно Деламар и ее мог поцеловать. В комнате было тесно и жарко, удушающее пахло ландышами, едко – растираниями и совсем чуть-чуть – физическим распадом. Мадам Деламар некогда была очень хороша собой и невероятно худа в угоду моде. Ее редкие желтые волосы были уложены в строгую прическу, а лицо – безупречно накрашено, хотя немного алой помады успело растечься по суровым складкам вокруг губ. Но никакой макияж не смог бы смягчить жестокости ее взгляда.

Деламар опустился в кресло возле кровати.

– Итак? – сказала мать.

– Пока ничего, – ответил сын.

– Где ее в последний раз видели? И когда?

– В Оксфорде. Несколько дней назад.

– Марсель, возьми себя в руки. Это никуда не годится. Ты слишком занят этим конгрессом… Когда он закончится?

– Когда все произойдет так, как я хочу, – спокойно ответил Деламар.

Мать давно уже не раздражала его и очень давно не пугала. Обсуждать с ней свои планы было совершенно безопасно – ей никто не поверил бы, если бы она вздумала о них рассказать. И, что ему особенно нравилось, ее суждения всегда отличались приятной жестокостью.

– И о чем же вы говорили сегодня? – Она смахнула воображаемую пылинку с голубино-серого шелка своего ночного одеяния.

– О доктрине воплощения. Где пролегает граница между материей и духом? И в чем между ними разница?

Мадам Деламар была слишком хорошо воспитана, чтобы презрительно усмехнуться в ответ. Ее губы остались поджатыми, но выражение глаз было весьма красноречивым.

– Я полагала, здесь все предельно ясно, – произнесла она. – Вы с коллегами можете тешить себя подобными незрелыми спекуляциями, однако зря только тратите время.