Избранное. Том 1
Шрифт:
— Хм… — Заман затруднялся толково ответить на вопрос. То, что он сказал, было общей оценкой положения, усвоенной от Пазыла и подобных ему людей. — Вопрос вот в чем. Чтобы изменить состав правительства, нужно поставить во главе отвечающих этому делу людей. Где они, те, что смогут провести нужные изменения? Ты, я, Сопахун? Еще несколько таких? Что можем мы — малочисленная группа неопытных?
— Так, по-вашему…
— Так, Рози-ака, так. Нужен полководец — сардар, который сможет встать впереди. Сардар!
— Теперь второй вопрос. Пошли слухи, что наш бородач, — так за глаза иногда называли Ходжанияза, — стал
— Ты где слышал такое? — чуть не вздрогнул Заман: совсем недавно ему говорили, будто Шэн Шицай предлагал Ходжаниязу звание командующего по охране спокойствия населения Южного Синьцзяна. Но точных сведений не было, и Заман тогда не придал значения слуху. Теперь, услышав то же самое от Рози, он встревожился.
35
Баоань-сылин — командующий по охране общественного спокойствия (китайск.).
— От Турапа-Динкаша, — ответил Рози.
— От Турапа? — еще больше удивился Заман. — А Турап где услышал?
— Не знаю, мой ходжа. — Голос Рози дрогнул: обычно, услыхав мало-мальски интересную новость, он выспрашивал все до мелочей. Единственный раз не сделал так и теперь горько упрекал себя. Произошло это в прошлую пятницу на базаре, где торгуют насваем. Турап подскочил к нему и тихонько спросил: «Знаешь, что Гази-ходжа стал баоань-сылином?» Рози ответил: «Нет», — и Турап тут же уехал на своей повозке, запряженной черным мулом.
«Не зря распространился этот слух, — рассуждал Заман. — Вдруг Ходжанияз заключил тайное соглашение? Нет! Нет! Как можно сговариваться с Шэн Шицаем? А если сговорился, то Восточнотуркестанская республика не устоит… А Ходжанияз? Представитель и Шэн Шицая, и республики? Надо выяснить — любым способом…» Помолчав немного, он вновь обратился к Рози:
— Ну, а третий вопрос?
— Он, мой ходжа, какой-то смутный. Может, не нужно…
— Мужчина не должен попусту языком трепать. Спрашивай.
— Зачем мы, как спросонок, вдруг приехали в Хотан? — Рози задал свой вопрос тихо, почти шепотом.
— По правде говоря, я и сам толком не знаю, — смутился Заман. — Мне сказали: «Поедешь с Махмутом», — я и поехал. Больше ничего не знаю.
— Мям, мям! — по-кумульски произнес Рози, сильно вытянув губы. «Далеко в сторону они тебя отодвинули, после того как погиб Пазыл-ака. С носатой птицей Хатипахуном я еще позабавлюсь, если цел останусь», — чуть не сказал он, но сдержался.
— Завтра начнутся переговоры. Наверное, я понадоблюсь, чтобы записывать. И тогда станет ясно, для чего мы приехали. А теперь пора к подушкам, а?
Рози убрал со стола, пожелал Заману спокойной ночи и ушел в свою комнату.
Строение, обнесенное высокими стенами — глинобитными снизу, саманными сверху, — походило на небольшую крепость и стояло особняком, скрываясь за тутовыми деревьями, так что снаружи не было видно жилых помещений: ни гостиной с балконами, ни столовых комнат, ни спален. Но люди там жили: крепостца переходила по наследству в семействе Маматимина Бугры от дедов к отцам, — невзрачная внешне, блистающая
Здесь сразу же после завтрака и начались переговоры — в обширной гостиной, застланной хотанскими коврами. От хотанцев в них участвовали эмир-ил-мулюк — правитель по хозяйственным вопросам — Махаммат Нияз-алам, командующий войсками — эмир-ил-аскер — Маматимин Бугра и эмир-владетель — эмир сахиб — Шамансур. Кашгарцев представляли Махмут Мухит и Хатипахун.
Перед началом поговорили о том, нужен ли протокол. Согласившись с предложением Бугры, послали за Заманом и Гаппаром — хотанским писцом. Оба молодых человека учтиво поклонились старшим, прошли в сторонку к круглому столику, где лежали приготовленные тростниковые ручки, и, соблюдая установленный этикет, замерли. Среди сидевших на почетном возвышении, застланном поверх ковра ватными одеялами, выделялось грубо вытесанное, всегда хмурое лицо чернобородого Махмута. Рядом с ним — громадным, суровым — маленький, мальчишески нежный Бугра казался крошечным. Он, ничуть не смущаясь, пристально рассматривал Замана с момента появления того в гостиной. Отметил про себя высокий рост, светлое лицо, чистый лоб, большие открытые глаза. «В нем светится смышленость. Держится свободнее Гаппара, наверное, горд», — подумал он и ласково сказал Заману, с трудом превозмогавшему неловкость от назойливого внимания:
— Садитесь, пожалуйста.
— Спасибо, господин. — Заман продолжал стоять.
— Беда на нашу голову — невоспитанность, — проворчал, ненавидяще посмотрев на Замана, Хатипахун, — куда ни попадет, везде напакостит.
— Садись, братец, — разрешил Махмут.
Заман только теперь сел возле столика на корточки.
— Говорят, время — золото, не будем тратить его впустую, приступим к делу, — начал Бугра, и Хатипахун, горя желанием опередить Мухита, будто поддерживая Бугру, изрек:
— Поистине верно. — Махмут и рта раскрыть не успел, как Хатипахун продолжал: — Прошу высоких господ принять привет и искреннее уважение Гази-ходжи.
— Благодарим, — ответили хотанцы, и Махмуту в их ответе послышалось что-то деланное, неискреннее.
Наступила неловкая пауза.
— Мы долго ждали, что приедете вы, — заговорил Махмут, — но вот в конце концов приехали сами.
— Выражаем большую признательность за то, что вы оказали нам честь, — ответил, глянув на Махаммат Нияза, Бугра. — Во всяком случае, хуже не станет, если вы увидите положение в Хотане собственными глазами.
— Конечно. Встреча и беседа с каждым из вас может принести пользу общему делу. Потому что основа наших намерений — выражение дружбы, направленной к единству.
— Единство и наше заветное желание…
— Однако, — перебил Бугру Махаммат Нияз-алам, почесывая похожую на козлиный хвост бороду, — для нас и по сию пору скрыты во мраке истинные цели Ходжанияза-хаджи.
— Цели Ходжанияза ясны как дважды два — совместно противостоять жестокому врагу…
— Об этом нужно сказать не общими словами, а откровенно, ничего не утаивая. Мы, хотанцы, привыкли называть вещи своими именами. — Последнюю фразу Нияз-алам произнес на хотанский манер.