Избранное. Том 2
Шрифт:
— Ты что на луну уставился — бежать на нее собрался? — глумливо спросил Мухаммар.
— До луны мне с этими украшениями не добраться, — тряхнул Гани кандалами. — Похоже, вы мне одну дорогу оставили — на тот свет…
— Хватит! — рявкнул Мухаммар. И добавил ворчливо: — Слишком много болтаешь, пользуешься, что я тебя как земляка поддерживаю.
— От такой поддержки не протянуть бы ноги раньше срока.
— Еще раз напоминаю тебе: будешь болтать при Шэн Шицае — сам себе приговор подпишешь!
— А по мне все, кроме аллаха, одинаковы! — ответил спокойно Гани.
— Ну и дурак! — рассердился Мухаммар. —
— А что у нас есть кроме силы? Были бы еще ум да знания, таким, как ты, давно бы уже крышка была!
— Ишь ты, какими мыслями обзавелся! — Мухаммар не без удивления посмотрел на Гани. «Вот дьявол, — подумал он, — посадим в тюрьму бунтовщика, а выходит оттуда революционер!»
Здание дубань гуншу — главного управления — было огромным. От улицы его отделял высокий забор, похожий, на крепостную стену. Это здание, построенное в современном стиле в самом центре Урумчи, являлось резиденцией верховного правителя Синьцзяна Шэн Шицая. Этот правитель, разоривший Восточный Туркестан, хорошо знал, как к нему относится население края, и очень опасался внезапной гибели. Поэтому он почти никогда не вылезал из своей «крепости» — дубань гуншу. Если ему все же приходилось куда-нибудь выезжать, то соблюдалась масса предосторожностей, принимались тысячи мер для предотвращения опасности. Задолго до его выезда сотни чериков выходили в город и прогоняли жителей с улиц, по которым должен был проехать генерал-губернатор. А конвой его составлял не меньше пятидесяти-шестидесяти вооруженных до зубов головорезов.
Гани как-то увидел Шэн Шицая, сидевшего в коляске во время одного из таких выездов. Батур сказал друзьям, сопровождавшим его: «Посмотрите на этого будду! Ему кланяются, как богу».
В ту пору Шэн Шицай действительно был в Синьцзяне чуть не обожествлен. «Вольно» о нем не осмеливались не то что говорить, но и думать. И вот сейчас Гани должен будет встретиться с этим «живым буддой». «Неужели меня и вправду приведут к нему самому? Чем это я мог его заинтересовать? Что он у меня станет спрашивать?»
Фаэтон остановился перед домом, где размещался так называемый отдел связи. Мухаммар не без труда спустился на землю, что-то приказал черикам, а сам куда-то исчез. Черики высадили Гани из коляски и, крепко взяв за руки, ввели в приемную отдела. Здесь его освободили от кандалов и провели в комнату, где стоял стол с едой.
— Шэн-дубань лично приказал накормить вас, — сказал ему высокий худой офицер, — так что кушайте без стеснения.
— Ну что ж, раз сам его превосходительство так обо мне позаботился, я не откажусь. — Гани смело сел за стол и стал есть, а в голове пронеслось: «Нет, неспроста это все затеяно. Хотят усыпить бдительность, что ли, чтоб я легче попался в силки? Ну что ж, посмотрим…»
— Хотите водки?
— Нет! — ответил Гани и налег на еду. Он макал мясо в острый соус, уплетал маринованные овощи, затем выпил одну за другой две пиалы горячей сорпы и, вытерев пот со лба, налег на крепкий чай. Офицер и четверо чериков многозначительно переглядывались, удивляясь аппетиту узника.
В это время вошел запыхавшийся Мухаммар.
— Ну что, налопался? — спросил он у Гани.
— Да так, червячка заморил, — ответил Гани.
— Таким обжорам, как ты, всегда мало! — чертыхнулся тот, взглянув на
— Давненько я мяса не видел, вот и разгорелся, — ответил Гани.
— Если мы с тобой договоримся, сможешь хоть быка на вертеле каждый день съедать.
— Быка? — переспросил Гани. — Да где их после вас найдешь! И мышь-то с трудом отыщется, я думаю…
— Ладно, хватит болтать, пошли! — Мухаммар повел Гани по коридору. По его обеим сторонам через каждые пять-шесть метров стояли вооруженные черики. И так до самых дверей кабинета властелина. «Неужели это они специально для меня приготовили? — подумал Гани. — Интересно, чего же все-таки им от меня надо?»
Они прошли в огромную комнату. Сюда раз в неделю, каждый вторник, приходил Шэн Шицай и одним росчерком пера решал судьбы сотен тысяч людей. Документы, подготовленные начальником службы безопасности Ли Йинчи или верховным военным судьей Ли Фулином, именно здесь подписывались правителем.
В Восточном Туркестане, превратившемся сейчас в одну большую тюрьму, в темницах томилось более ста тысяч заключенных. И участь их определялась в этом кабинете. Обычно это происходило быстро и просто: краешком глаза просмотрев список, Шэн Шицай тут же накладывал свою резолюцию. Как правило, он чертил на полях косой крест. Это означало, что всех, попавших в список, ожидает скорая смертная казнь.
В особо важных случаях в этом же кабинете производился допрос наиболее опасных «преступников». Сам верховный правитель при этом находился в соседней маленькой комнатке, отделенной от кабинета не дверью, а занавеской. Шэн Шицай стоял или сидел за ней и наблюдал за допросом. Их проводили самые доверенные люди властелина: Ли Йинчи, Ли Фулин, а также его личный переводчик Мухаммар, носивший у китайцев кличку Любинди.
Хотя Гани и не был отнесен к разряду «политических преступников», но его действия признавались особо опасными, и его включили в очередной «черный список». Но Гани оказался в этом кабинете по другой причине. Шэн Шицай, немало слышавший о богатыре, питал надежды приручить его и завербовать к себе на службу.
Введя Гани в кабинет, Любинди подошел к человеку, сидевшему за огромным столом и читавшему какие-то бумаги. Тот даже не поднял головы.
— Ну что, начнем? — спросил Любинди.
— Сейчас, — отозвался Ли Йинчи, так и не подняв глаз.
— Садись! — показал Любинди на стул, стоявший в углу. Но Гани, не отрываясь, смотрел на сидевшего за столом: он думал, что это Шэн Шицай.
— Тебе говорят, садись! — повторил Любинди.
Гани уселся на стул, и тот жалобно заскрипел под его мощным телом. И тогда, вздрогнув, поднял голову человек за столом. Гани понял, что это не генерал-губернатор, хотя в лице этого китайца было что-то общее с Шэн Шицаем.
— Ты знаешь, для чего тебя привели сюда? — спросил Ли Йинчи.
Любинди перевел Гани этот вопрос.
— Догадываюсь, — коротко ответил Гани. Он старался держать себя в руках, но волнение все сильнее и сильнее охватывало его. И казалось ему, что вот сейчас в кабинет ворвутся черики с топорами в руках и обрушат их на него… «Что это со мной? — спросил себя батыр. — Чего это я так вдруг перетрусил? Ну нет, меня не запугаете!»
— Признаешься ли ты в своем преступлении? — продолжал Ли. Он строго посмотрел на Гани. — Почему молчишь? Почему не отвечаешь?