Избранное. Том 2
Шрифт:
Только неделю назад Александра Прокофьевна поймала его на том, что он «взбил» градусник. К несчастью для себя, Петька переусердствовал и поднял ртуть до сорока двух и двух десятых. Докторша его пристыдила, но это на него не подействовало. Если он и был огорчен, то лишь тем, что не удалось увильнуть от работы.
Теперь Петька жаловался на страшную боль в ноге и даже стонал, закатывая глаза какого-то неопределенного оловянного цвета. Парню 23 года, но у глаз и рта, как паутина, уже разбегались морщинки. У него было круглое веснушчатое лицо, унылые глаза, бесцветные брови и ресницы, большой лягушачий рот и огромные уши. Но все его хлипкое,
Все считали, что Клоун — его кличка (уж очень подходила!), но, как ни странно, это была его настоящая фамилия — отцовская.
Любая работа наводила на него тоску, тягостное утомление и раздражение. Конечно, его воспитывали родители, учителя, тюремное начальство, бригадиры и товарищи по работе, пытаясь привить ему любовь к труду и хоть какое-то чувство долга. Пытались привлечь его и воры, надеясь сделать из него «специалиста» по карманным или иным кражам. Из этого ничего не вышло. Воровство Петька тоже почел за утомительный труд и представился таким дураковатым, что его быстро оставили в покое. Он был способен лишь кривляться и отлынивать от всего, что ему настойчиво предлагала жизнь.
Когда он был еще маленький, отец, трудолюбивый механик, нещадно порол его ремнем, приговаривая: «Учись, учись! Не пропускай в школе уроки! Помогай матери! Не бегай допоздна на улице!»
Ремня он не очень боялся: отлупят и надолго отстанут.
Сидя на клеенчатой амбулаторной кушетке перед докторшей, Петька жалобно стонал, гадая про себя: даст освобождение или не даст. Эх, кабы дала! Он представлял, как бы он пришел в натопленное общежитие — койка его стояла у самой печки,— первым делом отоспался, тем более что нога действительно болела и щемила (стонал он, разумеется, для фасона). Отоспавшись, он бы сел играть в карты, будь с кем, а вечером, когда все сойдутся, побалагурил бы, «потрепался» — рассказал в лицах анекдот, смешную историю, якобы приключившуюся с ним, или бы стал показывать фокусы, на которые он был мастак.
При одной мысли, что снова придется идти в котлован бетонировать, мороз подирал по коже и сильнее щемила нога.
На гидрострое Петька работал целых четыре месяца. Сначала повезло: его взяли в столовую. Целый день он сидел в теплой кухне па ящике, подложив под себя телогрейку, чистил картофель и смешил до слез поварих, рассказывая всякие небылицы.
— Ну как есть барон Мюнхаузен! — заливалась смехом шеф-повар, привезшая с собой на стройку целый ящик книг.
Но на кухню устроили жену начальника котлована Прокопенко, а Петька «загремел» в бригаду бетонщиков.
Работа была адская, к тому же в холоде и сырости, чего зябкий Клоун терпеть не мог. Помаявшись целый день с вибратором, он так уставал, что даже перестал врать: сразу после ужина ложился на свою койку и под любой шум, гам и песни засыпал.
— Покажи, где болит,— строго сказала Александра Прокофьевна. С замиранием сердца Клоун разулся и протянул правую ногу на кушетке. Собственно, болели обе ноги, но правая в особенности, к тому же, кажется, припухла. Доктор щупала ногу, Клоун мастерски вскрикивал. Потом он заорал по правде, но доктор уже огорченно отвернулась:
— Как вам не сты-ы-дно!
«Не
Когда расстроенный Петька уходил, к больнице подъехал на вездеходе Зиновий Гусач. Он приветливо кивнул Клоуну и стал сигналить, вызывая докторшу.
Александра Прокофьевна торопливо надела свою поношенную котиковую шубку, повязалась пуховым платком и взяла ящик с приборами и склянками.
— С вами едем, Зиновий? — улыбнулась она, садясь в машину.— На горячее озеро.
— Знаю. Сергей Николаевич уж наказывал, наказывал: будьте поосторожнее. Будто я сам не понимаю. Ночью-то что творилось!..
Зиновий ловко вывел машину на трассу. Бревенчатый поселок сразу же исчез за деревьями. Трасса сначала шла крутым берегом среди засыпанных снегом сосен и лиственниц, затем, обогнув Вечный Порог, спустилась на замерзшую реку. Зиновий наметанным взглядом выбирал путь, привычно крутил баранку, думая о своем.
Дорога была опасна. На Ыйдыге показались пропарины — участки открытой, дымящейся воды. Это еще полбеды. Бедой для водителя было то, что пропарины эти иногда замаскировывались тонким ледком, запорошенным снегом. Бульдозеры прокладывали дорогу по метровому прочному льду, но бывали случаи, когда горячие источники, в изобилии бившие на дне реки, «проедали» лед, и тогда случались крушения. Много таких случаев рассказывали таежные шоферы друг другу.
Александра Прокофьевна сидела рядом с Зиновием, любуясь зимним пейзажем, освещенным солнцем. День был теплый и ясный, только над самой дорогой неслась туманная поземка.
Дикая самовольная река и замерзшая не казалась умиротворенной. Странное зрелище являла она в безмолвии северной зимы: хаотическое нагромождение льдин, ослепительно сверкающих на солнце, вмерзших в реку под разными углами. Гигантские торосы, поднимающиеся до семи метров вверх, тянулись на десятки километров. Шиверы, каменистые перекаты как будто были схвачены морозом в момент яростного бунта да так и застыли вздыбленной к небу неподвижной волной.
Летом это были места почти непроходимые — буреломы, густой подлесок. Вьючные тропы вились по водоразделам, то поднимаясь, то падая круто. Берега сложены древними докембрийскими породами — им больше полумиллиарда лет. К береговым обнажениям гранита, мрамора, сланцев и гнейса не прикасалась еще рука человека.
— Какие богатые запасы для будущих городов, что поднимутся по Ыйдыге! — вслух подумала Александра Прокофьевна.
— Места хорошие,— отозвался Зиновий.— Сколько грибов, ягод, зверя всякого. Вот достроим плотину, пароходы пойдут. Простор здесь какой! Душа отдыхает... Александра Прокофьевна, а что это Клоун приходил в амбулаторию? Захворал, что ли?
— Симулянт он, этот Клоун! — с негодованием ответила доктор.
— Опять притворился?
— Да.
Зиновий немного помолчал, объезжая большой ухаб.
— Трудно ему,— сказал он тихо.— Хлипкий уж очень парень, куда ему на бетон!
— Но ведь женщины и то работают бетонщицами!
— Не женский это труд! Сергей Николаевич больше мужчин на бетон ставит... кто покрепче. А Петр этот... в чем только душа держится! По моему разумению, он оттого и работать не любит — устает скоро. Хлипкий! Ему физический труд — одно мучение. Я просил сегодня Прокопенко за него. Обещал его перевести куда полегче. Этому Клоуну — вот уж фамилия подходящая — в цирке бы выступать. Знаете, как умеет смешить! Животики надорвешь! Славный парень!