Избранное. Том 2
Шрифт:
Он сочувственно и ласково посмотрел на меня и вдруг внезапно напомнил кого-то... Кого? Близкого... Изгиб рта, выражение глаз... Ну, конечно же: он походил на Андрея Николаевича, как родной брат, только Болдырев был гораздо красивее.
Ну, ясно, чтоб понравиться маме, мужчина должен походить на Болдырева. Никольский тоже был похож. Ну и ну!
— Где вы познакомились с мамой? — спросил я, скрывая улыбку.
— В Ялте. В феврале. Была такая буря, что волны перебили все фонари на набережной. Так случилось, что, кроме нас двоих, никого не было возле моря. Ксения
— Мама не сказала вам, что вы напоминаете ей одного человека?
— Сказала. Ты наблюдательный парень. Но ведь это значит лишь одно: всю жизнь она тянулась к одному типу мужчины. Что ты на меня так смотришь? Ты слишком юн, Андрюша. А в общем, советую запомнить: мужчина должен быть мужчиной, а не бабой. Тогда от него не уйдет жена...
Я подозрительно уставился на Кирилла Георгиевича — он был задет за живое.
— Вы что... Вы, может, думаете, что мама бросила Андрея Николаевича?
— Хотя бы.
— Но вы ошибаетесь. Это он ушел от нее.
— Что-то не верится.
— Я-то лучше знаю. Ушел потому, что разочаровался в любимой женщине.
— Ты очень любишь отца...— произнес он задумчиво.
— К сожалению, он мне не отец,— голос мой дрогнул,— но люблю я его больше всех на свете, хоть ушел сегодня... случайно.
Кирилл легко подошел ко мне, положил руку на плечо.
— Бедный парень! Так вот что ты сегодня узнал. Неудивительно, что тебя так перевернуло.
Думаю, что это была самая большая ошибка Болдырева за всю его жизнь. Отказался тебя признать, когда тебе было четыре месяца, потерял из-за этого любимую жену, а кончилось тем, что признал и полюбил тебя, как родного сына, шестнадцать лет спустя. Он ведь очень тебя любит... А родного сына у него так и не было. Может, теперь будет, когда женится на Христине.
— Если женится,— буркнул я с великим сомнением, ощущая что-то вроде жалости к этому талантливому самоуверенному человеку, не моему отцу.
— Но хватит о твоих родителях,— сказал Кирилл,— я хочу поговорить с тобой о тебе. Хотел зазвать к себе в кабинет, но в домашней обстановке даже лучше.
Он сел рядом со мной на диване.
— Что тебя не удовлетворяет? Жизнь ты начал хорошо, удачно. В пятнадцать лет слава, которая тебе, однако, отнюдь не бросилась в голову. Оставил фигурное катание, приехал осваивать Север. Так в чем дело все же? Выкладывай по порядку, как старшему другу.
— Видите ли, Кирилл, когда я собирался на Байкал, я просто мечтал работать на освоении Севера, как мой отец (тогда я думал, это мой отец...). Как осваивать... Моей темы, как говорят ученые, которая лично бы меня интересовала, у меня тогда не было. Откуда — мальчишка ведь еще. А потом я встретил Христину Даль, которая решила посвятить свою жизнь проблеме: человек в экстремальных условиях. Вы не представляете, как меня эта тема захватила. Я тоже захотел принять участие в ее изучении. Я и маму увлек этой темой. Она хочет снимать документальный фильм — поэтический, высокохудожественный".
— Пора ложиться
Уснули мы, правда, не скоро. Сначала поужинали, затем разговаривали, лежа в постелях, уже выключив свет.
Мы разговорились об Алеше. То, что Кирилл сказал о нем, было единственной радостью за весь тот тягостный, бесконечный вечер.
— Исключительные математические способности! — сказал Кирилл.— Я бы даже сказал — одаренность, талант. Пусть он пока не совершил никакого открытия, но, понимаешь, у него удивительно своеобразный подход к любому математическому решению — самобытный, оригинальный. Ему надо учиться, а не в пекарне работать. Ну хотя бы заочно.
Я рассказал Кириллу все об Алеше. Он был потрясен..
— Впрочем, маленького Эйнштейна учителя считали умственно отсталым, в чем и убеждали родителей,— вспомнил он.
Зато о Виталии Кирилл отзывался очень плохо: пьет, прогуливает, есть способности, но нет ни трудолюбия, ни любви к театру. Равнодушен и ленив. Виталию со дня на день грозило увольнение.
— Мы еще как следует поговорим с ним — Алеша и я,— сказал я.— Женя слишком невыдержан. Единственно, чего он от Виталия добился, чтоб тот пьяным не приходил домой.
— Попробуйте,— вздохнул Кирилл,— боюсь, что никакие убеждения не помогут.
— Попытаемся, еще попробуем,— возразил я,— что же смотреть, как он катится в пропасть, когда надо его удержать?
Про себя я подумал, что должен спасти Виталия в память Никольского, которого никто не пожелал спасать, будто так и надо, чтоб человек на глазах у всех спивался.
Засыпая, я снова вспомнил слова Сент-Экзюпери: «Ты навсегда в ответе за всех, кого приручил...»
Утром, как только Кирилл проснулся (он вставал рано), я позвонил Жене и предложил ему помочь устроиться на новой, квартире.
— Вот спасибо! — обрадовался Женя.— Я сейчас заеду за: тобой, и мы вместе перевезем мебель, которую я купил еще позавчера.
— Заезжай, я буду тебя ждать на углу улицы.
Я разъяснил, где буду ждать, а Женя удивился, как меня туда, занесло в такую рань: он ведь не знал, что я не ночевал дома.
Мы привезли купленную Женей мебель, потом съездили в пекарню и забрали там его вещи. Я наскоро предупредил Алешу,, что сегодня же вечером возвращаюсь к нему, и поехал с Женей на его новую квартиру.
Квартирка была чудесная. Мы расставили мебель, и я предложил Жене ехать немедля за Маргаритой и Аленкой, а я останусь у него и все приберу к их приезду.
Женя был очень тронут, оставил мне вторые ключи на случай, если мне понадобится выйти, и поехал на своем «Урагане» за семьей.
Телефона у него не было, и я чувствовал себя в надежном укрытии: никого мне не хотелось видеть.
Расставив его книги, развесив в шкафу костюмы, рубашки, сделав небольшую перестановку мебели (по-моему, так Маргарите больше понравится), я сбегал к соседям за ведром и тряпкой и вымыл полы. Потом огляделся и решил что не хватает для новоселья лишь занавесок и цветов. Ну, занавески привезет Маргарита, но вот цветы... где взять цветы в конце декабря?