Избранное. Том 3. Зеленое тысячелетие. Рассказы

Лейбер Фриц Ройтер

Довольно нескоро я заметил, что видны часы в дальнем углу комнаты — наверное потому, подумал я, что у них светящийся циферблат. Стрелки показывали ровно три. Я осторожно повернул к ним голову Вики и она кивнула в подтверждение, что тоже их видит.

Только звезды и были тем, что поддерживало в нас рассудок, говорил я себе, в мире, который в любую минуту был готов рассыпаться в прах.

Почти сразу после того, как я заметил часы, звезды начали менять цвет — все до единой. Сначала они приобрели фиолетовый оттенок,

который постепенно перешел в синий, потом в зеленый.

В каком-то далеком закоулке моего сознания сверкнуло предположение о некой дымке или пыли, повисших в воздухе, которые и могли вызвать подобную перемену.

Звезды тем временем становились тускло-желтыми, оранжевыми, густо-красными, а потом — словно последние искры, карабкающиеся по закопченной стене дымохода над потухшим очагом — мигнули и пропали.

У меня промелькнула совершенно сумасшедшая мысль о звездах, разлетевшихся прочь от земли с такой невероятной быстротой, что свечение их вышло за границы видимой красной части спектра.

После этого нам следовало бы оказаться в полной темноте, но вместо этого мы начали видеть друг друга и окружающие предметы, словно обведенные едва различимым мерцанием. Я решил, что это первый проблеск утра, и полагаю, что Вики тоже так подумала. Мы одновременно посмотрели на часы. Было едва половина пятого. Потом мы опять посмотрели в окно. Оно не было призрачно-бледным, как должно было быть с рассветом, а представляло собой черный как смоль квадрат, обрамленный белесым свечением. Вики увидела то же самое, что я мог судить по тому, как она вдруг стиснула мне руку.

Я не смог выдумать ни единого объяснения этому странному свечению. Оно немного походило на свечение циферблата часов, только более бледное и белесое. Но еще больше все это походило на те картины, которые возникают перед глазами в абсолютной темноте, когда беспорядочно мечущиеся белые искорки на поле сетчатки начинают сами собой складываться в знакомые призрачные силуэты — будто эта тьма сетчатки вылилась из наших глаз в реальную комнату, и мы видели друг друга и все, что нас окружало, не благодаря свету, а благодаря силе воображения — которая с каждой секундой усиливала ощущение чуда, поскольку тускло мерцающая сцена не собиралась рассеиваться в бестолково бурлящий хаос.

Мы уставились на стрелку, которая медленно подползала к пяти. Мысль о том, что снаружи может быть светло, и что нечто непонятное отгораживает нас от этого света, в конце концов побудила меня двинуться и заговорить, хотя прежнее чувство близкого присутствия чего-то нечеловеческого и неодушевленного оставалось все столь же сильным.

— Надо попробовать выбраться отсюда, — прошептал я.

Пройдя через спальню, словно мерцающий призрак, Вики открыла дверь. Я помнил, что в ее комнате оставался свет.

За дверью не было даже этого слабого мерцания. Дверной проем был чернильно-черным.

Сейчас мы это исправим,

подумал я, и включил лампу возле кровати.

Моя комната тут же погрузилась в кромешную тьму. Я не мог даже разглядеть циферблата. Свет теперь тьма, подумал я. Черное теперь белое.

Я выключил лампу, и свечение вернулось. Я подошел к замершей в дверях Вики и шепотом приказал ей выключить свет в ее комнате. Потом я оделся, большей частью нащупывая раскиданную вокруг одежду и не особо доверяясь призрачному свету, в котором окружающее слишком напоминало воображаемую сцену, готовую в любой момент превратиться в вихрь разноцветных точек.

Вики вернулась. Она даже прихватила свою маленькую сумочку. Мысленно я порадовался присутствию духа, о котором говорил этот поступок, но сам не сделал ни малейшей попытки собрать хотя бы самые необходимые вещи.

— У меня в комнате жутко холодно, — прошептала Вики.

Мы выбрались в коридор. Я услышал знакомый звук — жужжание телефонного диска. В гостиной я увидел высокий серебристый силуэт. Мгновеньем позже я понял, что это фигура Франца, обведенная призрачным свечением. Я услышал, как он повторяет:

— Алло, девушка. Девушка!

Мы подошли к нему.

Он поглядел на нас, прижав трубку к уху. Потом положил ее обратно на рычаг и обратился к нам:

— Гленн. Вики. Я пытаюсь дозвониться до Эда Мортенсона, чтоб он посмотрел, случилось тут чего со звездами, или нет. Но у меня не выходит. Попробуй дозвониться до телефонистки, Гленн.

Он крутнул диск и протянул мне трубку. Я не услышал ни гудка, ни даже потрескивания — только будто тихонько завывал ветер.

— Алло, девушка, — проговорил я. Не последовало ни ответа, ни каких-то перемен, только все то же завывание ветра.

— Подожди, — тихо сказал Франц.

Должно быть, прошло не меньше пяти секунд, когда обратно из трубки мне ответил мой собственный голос, совсем тихий, почти заглушенный одиноким ветром, словно эхо с другого конца вселенной: «Алло, девушка.»

Дрожащей рукой я повесил трубку.

— Радио? — спросил я.

— Такие же завывания, — ответил он мне, — по всем диапазонам.

— А мы решили уходить отсюда, — сказал я.

— Наверное, придется, — отозвался он с каким-то неуверенным вздохом. — Я готов. Пошли.

Едва ступив на «палубу» вслед за Францем и Вики, я сразу почувствовал, что ощущение постороннего присутствия заметно окрепло. То, что ему сопутствовало, опять навалилось на нас, только во сто крат сильнее: от привкуса горелого мне чуть не перехватило горло, невидимые паутины хотелось срывать с тела руками, неосязаемый ветер стонал и свистел во всю мощь, призрачные осыпи безостановочно шипели и трещали, будто несущаяся в горном ущелье порожистая река. И все это почти в абсолютной темноте.